Люся металась по квартире, не находя себе места. Сначала она даже пыталась спать, лежала на разобранном диване, слушая монотонный дождь неустанный, но его шум был не убаюкивающим, а сводящим с ума и она быстро вскакивала, говорила сама с собой, лишь бы только не слышать его.
Когда дождь все-таки прекратился, ей стало легче, но было так душно и холодно, что она почувствовала себя в собственной квартире, как в клетке. Она несколько раз подходила к окну, смотрела на серое небо и тонкая гладь стекла казалась ей прутьями решетки.
Она пошла к нему, она пошла к нему, она пошла к нему…
— Ну и убирайся! — вырвалось у Люси, она схватила подушку, так некстати оказавшуюся под рукой и швырнула ее об стену, — проваливай, дура чертова! Чтобы не возвращалась никогда… да чтобы ты сдохла… — она сделала пару шагов и без сил рухнула на пол, закрыла лицо руками и зарыдала, так зло и по-детски.
Она вцепилась тоненькими пальцами себе в волосы и стала раскачиваться из стороны в сторону, не задумываясь даже, что причиняет ей больше боли — собственная обида или все-таки жалость к сестре, которая прочно запуталась в паутине обмана.
Какое-то время Люся просидела так, громко плача, а потом неожиданно успокоилась, встала на подкашивающихся ногах и побрела в ванную.
— Все меня бросили… — тихо и хрипло пробормотала она, не заметив, как начала произносить собственные мысли в слух, — сначала отец… плевать он на меня хотел… потом мама… на тот свет… а теперь еще ты… ради какого-то урода… который не любит тебя даже. А ты… ты не любила меня никогда, и плевать ты на меня хотела, плевать вы все на меня хотели… — она села на край ванны, смахнула слезы со своих щек.
— А я чем хуже? — как-то безумно прохрипела она, блуждая взглядом по узкой ванной комнате, — я что? Не могу себе тоже что-нибудь позволить? Сбежать… — ее пальцы сами нащупали ножницы на облезлой полочке, сжали их с небывалой силой.
Один удар и Люся как зачарованная смотрела на собственную кровь, капающую на грязно-белое покрытие ванны.
— Вот и оставайся со своим придурком, — сказала она Наташе, которая ее все равно слышать не могла.
Тучи сгущались, снова начинался дождь. Хмурое невзрачное утро сменилось хмурым невзрачным днем, и где-то за этими тучами сияло тусклое полумертвое солнце, переливавшееся в дождевых каплях. Небеса наводили мысли о скором Армагеддоне, и Таня украдкой любовалась ими из-под зонта Владимира, своего у нее как всегда не было.
— Ты замерзла, — сказал он.
— Вам кажется, — возразила Таня, и они некоторое время шли молча, ей хотелось провалиться под землю.