— Если померли от твоего лечения, не успев расплатиться? — съязвила я.
— В данном случае — если не успели что-то сообщить. Дриады, кстати, относятся к некромантии куда спокойнее других рас, так что проблем быть не должно.
— Просто они не боятся смерти и не делают из нее культа. — Я опустила голову на скрещенные лапы и снова уставилась в огонь. — Дриады считают, что засохшее дерево продолжает жить в своих семенах и побегах, а что не помнит о прошлом теле, так оно и к лучшему: меньше знаешь, крепче спишь. И убеждены, что на заре времен было одно-единственное семя, из которого пошло всё живое.
— Выходит, и душа у нас одна на всех? — прищурился колдун.
— Выходит. По-дриадски, — угрюмо подтвердила я.
— А по-твоему?
— А по-моему, смерть остается смертью, даже если обозвать ее реинкарнацией с потерей памяти. И привлекательнее от этого не кажется.
— Ты пессимистка, Шел.
— Я оборотень, — оскалилась я, — и отношусь к смерти сугубо практически. Можно даже сказать, потребительски. И съеденные мною твари могут развивать какие угодно теории насчет вечной жизни, лишь бы в животе не бурчали.
Колдун помолчал, то ли закрывая тему, то ли придумывая ответную колкость.
— Шелена, сколько тебе лет?
Я перевернулась на спину, сладко потягиваясь в негромко зашуршавшей листве. Всего два месяца с осени прошло, а я уж и забыла, как это приятно.
— Разве ты не знаешь, что задавать женщинам подобные вопросы неприлично?
— Я задаю оборотню.
— А женщине-оборотню — еще и опасно.
— Ну всё-таки? — Верес наклонился, протянул руку и шутливо дернул меня за кончик хвоста. Я рефлекторно поджала его к брюху, как трусливый щенок, и сама на себя обозлилась. Цапнула бы до кости или когтями полоснула, небось в следующий раз дважды бы подумал, прежде чем руки распускать! — Интересно, за какой срок жизни ты успела стать такой циничной… нежитью.
— Столько, на сколько выгляжу, — отрезала я.
— Пятьдесят? — нагло предположил колдун. — Что? Немножко меньше?
Я сердито сморщила морду, встопорщив иглы усов. Гхыр знает почему, но злиться на него всерьез было невозможно. То ли тембр голоса, то ли интонация, то ли неизменно участливое выражение лица, с которым он говорил откровенные гадости, но единственное, чего он заслуживал, — хорошей затрещины. Трансформироваться ради этого удовольствия было лень, так что я всего лишь демонстративно свернулась в клубочек, спиной к нахалу. Пятьдесят! Да больше двадцати мне никто никогда не давал. Даже в сорок — оборотни, как и колдуны, живут раза в два-три дольше обычных людей. Вернее, жили бы, да кто ж им даст?