Когда он это говорил, то продолжал стискивать мне голову. Я боялась, что через минуту он просто раздавит ее. Попыталась оторвать от висков его руки, но они были как из железа.
— Пусти! — Наконец мне удалось вырваться.
— Шея твоя, как башня Давида, стройна и крепка. Груди твои, как двое козлят, близнецов газели, пасущихся среди лилий…
Я плакала от боли. Неожиданно на его лице увидела капли крови. Я подумала, с ним что-то случилось, но оказалось, это у меня пошла кровь из носа. Он пришел в себя. Положил меня повыше, принес из кухни лед и сделал холодный компресс.
— Лопнул сосуд, — сказала я.
Это были последние слова, которые прозвучали между нами.
Я одевалась молча. Он подал мне пальто. Я вышла. На лестнице расплакалась. Носовой платок снова стал розовым. Задрала вверх голову и так дошла до машины. Не могла ее завести, когда наклонилась, кровь начала капать на пальто, на руль…
Через несколько дней после моего крещения пришел Михал с женой. Попросил, чтобы я стала крестной матерью его маленького Артура. Кто знает, не для этого ли я так спешила уладить свои дела с Богом? Крестным отцом должен был стать приятель Михала, тот самый из общежития, у которого Михал какое-то время ночевал. Ты отнесся к этому безразлично. Спросил только, что за число, потом посмотрел по календарю, нет ли у тебя каких-нибудь дел. А вечером сказал:
— Михал постоянно от нас чего-нибудь хочет…
— Я не протестую.
— Но у нас своя жизнь.
— И поэтому ты не видел внука, которому полгода?
— Я занят.
Я ничего не ответила, но мне стало неприятно. С другой стороны, я понимала тебя. Ты заведовал кардиологическим отделением, писал научную работу, издал с десяток публикаций, которые переведены на пятнадцать языков. С тобой стали считаться в мире. Одно плохо — не давали профессора, и это было как шип.
— Нет розы без шипов, — сказала я. — Тоталитарная система опасается индивидуальностей.
— Я даже антикоммунист, — кисло усмехнулся ты.
— Партийный антикоммунист — это могучее сочетание!
— Не плачу взносов.
Я рассмеялась:
— Ничего не бойся, так легко тебя не выкинут. Ты им нужен, только не будь столь самоуверенным.
— О! — Ты поднес палец кверху. — Именно здесь собака зарыта.
— То есть твое профессорское назначение. — Так мы разговаривали на эту тему.
Крещение отмечали у родителей Мариолы в Анино. Ее отец, профессиональный военный, был расквартирован на прекрасной вилле. Мариола говорила: «Можно сказать, что нам принадлежит целая вилла». Ее конфисковали после войны у владельцев, правда, разрешили им остаться в двух маленьких комнатушках. Большинство приглашенных были со стороны родителей Мариолы, а с нашей — только приятель Михала, ну и мы. Второй раз мне пришлось быть крестной матерью, но выглядело это как-то по-другому. Когда ксендз поливал водой голову ребенка, я боялась, что ему холодно, что может простудиться, и тут же вытерла ему лобик. Он не плакал, смотрел на меня веселыми глазками и даже растянул в улыбке ротик. Я увидела розовенькие десны с прорезавшимся зубиком. Так как не было святого Артура, второе имя ему дали Анджей. Это имя — дело моих рук, мелкая интрига. Мать ребенка хотела назвать его Станиславом, по ее отцу. Но я подговорила тебя — дескать, таким образом ты быстрей освоишься с мыслью, что стал дедом. Артур-Анджей — это сочетание меня очень устраивало и, можно даже сказать, восхищало. Мед лился на мое сердце не ковшиком, а целым ковшом. Рано утром я пошла на исповедь и на святое причастие. Я следила, чтобы это происходило одновременно. Боялась, что за ночь грехи вновь меня запачкают. Достаточно было тебе обратиться: «Кристина». И это уже означало нечто другое, о чем знала только я.