— Они очень нелюдимы, — с неприязнью пояснила жена портного, когда я спросила о них.
Наконец упала первая звезда, Михал высмотрел ее в окно. Мы начали делиться просвирой. Марыся — с Михалом, я — с Михалом и Марысей. И произошло что-то невероятное: мы бросились с ней в объятия друг к другу. Она была почти одного роста со мной, но, обнимая ее, я даже испугалась, что она такая тщедушная. Я чувствовала движущиеся косточки и боялась, что они вот-вот распадутся в моих руках. Марыся заплакала, и через минуту мы уже обе рыдали.
— Ну почему женщины такие ревы? — произнес Михал.
И тут мы наконец заметили, что он в одиночестве сидит за столом и накладывает себе в тарелку карпа.
Но Марыся от сильного волнения не могла ничего проглотить. Я видела, как она старалась, не желая нас огорчить. Я поставила перед ней чашку с жидким борщиком.
— Выпей, — попросила я, — это очень полезно.
С горем пополам она справилась с блюдом. По традиции мы поставили на стол прибор неизвестному путнику. Для меня этим путником был ты. Михал и Марыся жили с уверенностью, что ты за границей. Я не давала им повода сомневаться. Достаточно было того, что сама умирала от страха. Не имело смысла подключать к моим переживаниям мальчика и больную женщину.
Меня мучила мысль, что я не известила профессора о твоей судьбе. Профессор был хорошим знакомым отца, скорее, даже приятелем. Последний раз я видела его в июле тридцать девятого года, когда он собирался в Америку.
— Не знаю, хорошее ли это время для путешествия, — сказал тогда отец. — Что-то дурное витает в воздухе.
— Летом случаются только революции, Артур, — шутливо ответил профессор. — В случае чего успею вернуться.
— А может, как раз лучше не возвращаться, — вмешалась в разговор мать.
Оба посмотрели на нее.
— Дорогая пани, старый волк залечивает свои раны дома, а на чужбине погибает…
Было видно, что отец с ним согласен, я поняла это по выражению его лица. Но профессор не успел вернуться, остался в Америке до конца войны. О его возвращении я услышала по радио. Он сразу возглавил отдел в клинике. Что будет, если он узнает меня? Вполне вероятно. Однако все же решилась на разговор с ним. Представлюсь ему под сегодняшним именем, подумала я, а в случае его расспросов во всем признаюсь. Он бы не предал меня. Он даже понял бы меня. Я договорилась через секретаря встретиться с ним по личному вопросу. Отпросилась с работы, так как профессор назначил встречу в клинике перед обедом, он был очень занят. Когда я вошла в его кабинет, что-то дрогнуло во мне. Это было как боль после давно вырванного зуба, точнее, воспоминание об этой боли. Профессор встал из-за стола. Он ужасно постарел.