Посмотрев на меня, отец усмехнулся:
— Как дела, Эля?
— Все в порядке, — ответила я, и к горлу неожиданно подкатился комок. — Буду работать по вечерам, потому что днем мои ученики заняты.
— Это хорошо, очень хорошо, — обрадовался он.
Я прижалась к нему. И в этот момент подумала, что мы как бы поменялись ролями. Теперь он был моим ребенком, и я должна его оберегать настолько, насколько смогу. Я вытащила из сумки буханку хлеба, которую получила в качестве задатка. Мы поделили ее поровну. И через мгновение от буханки остались одни воспоминания в виде маленьких крошек на столе.
Отец поднял на меня глаза и извиняющимся тоном произнес:
— Вот мы и съели все.
— Хорошо, теперь будем сыты, — отрубила я с какой-то гордостью в голосе.
И я действительно была горда собой, что, несмотря ни на что, не отказалась от этой работы. Верин рассказ показался мне страшной сказкой. Но это была правда. Ночью я не могла заснуть, думая о том, что же принесут мне ближайшие дни. В какое-то мгновение я положила руку на живот, спустилась ниже. Я дотрагивалась до своего тела со странным чувством. Мне так мало было известно о взрослой жизни. То, что существовало между мной и студентом отца, было чем-то едва уловимым, недосказанным. Напоминающим шелест листьев перед бурей.
Вырастет ли когда-нибудь это дерево моей жизни? Или я побеждена до конца. «Победа» — подходящее слово. Победа над собой, над своим страхом была одновременно и поражением, даже не знаю, детства или уже юности. В свои шестнадцать я еще не созрела физически, но интеллектуально была на высоте. Мое участие в дискуссиях отца со студентами что-то ведь означало! Но наверняка не многое, если говорить о практике. В этом смысле Вера уже давно окончила «университет», в то время как я еще была в «первом классе начальной школы».
На следующий день она шепнула в кухне, что вечером я должна выйти из дома первой, а она за мной. На улице Вера объяснила мне, что мы направляемся к ее жениху. Я ни о чем не спрашивала, обрадовавшись, что этот день еще не настал… Вера подозвала рикшу. И вскоре мы оказались на другом конце гетто, где жила самая нищета. Мы вошли в полуразрушенный дом, с виду необитаемый. Вера без стука открыла дверь в какую-то комнату, похоже, кухню. В углу под окном старец с длинной седой бородой совершал молитву, в кровати лежала молодая, очень худая женщина, а посредине на цементном полу играли грязные дети. На их изможденных лицах выделялись только белки глаз и зубы. Вера провела меня дальше за занавеску, где находилось захламленное помещение. Здесь стояла железная кровать с серой от грязи постелью. Молодой мужчина в мундире полицейского пил за столом самогон из стакана. Несмотря на то что он не казался пьяным, я почувствовала неожиданный страх и желание убежать.