Я онемел. Первый раз в жизни встретился с живым писателем, целый час говорил с ним и не знал, что он писатель!
Несколько дней жил я под впечатлением разговора с Пепеловым. Кажется, ничего особенного не произошло: консультация начинающего автора. Нет, не простая консультация. Внимание к человеку, рядовому солдату. И так во всем в армии. Заинтересуйся тем, что тебе по душе, - и тебя немедленно заметят. Вот приехал подполковник, писатель, ну пусть не специально ко мне, но одно из дел у него: помочь солдату Агееву, поговорить с ним, поучить. И сделано это умно, тактично. Пепелов не подавлял меня своей эрудицией, говорил просто и доходчиво, специально подбирал и продумывал каждое выражение. Эта беседа запомнилась надолго и заставила о многом поразмыслить.
* * *
Вот и кончился первый год службы. Многому я научился, многое узнал за эти двенадцать месяцев. Но если бы меня спросили, что приобрел я самое важное за это время, я бы назвал не только умение стрелять из боевого оружия и способность противостоять ядерным ударам, не знание сложной современной техники и тактики, не прозрение в делах политических и международных, а высказал бы, наверное, немного странное на первый взгляд суждение. Главное, что я приобрел, - это то, чему меня специально не учили: я стал по-иному мыслить. Я научился думать не на уровне ученика Вити Агеева, а намного выше и шире, в общем, как взрослый человек.
Как итог первого года службы могу еще отметить исчезновение чувства раздвоенности. В первые месяцы была какая-то двойная жизнь: на занятиях и после занятий, на политподготовке и в «солдатском клубе», песни в строю и песенки за казармой, беседы в ленинской комнате и дискуссия в курилке, дружба с Кузнецовым и дружба с Соболевским. Ощущение двух берегов, между которыми я болтался, приносило чувство неуверенности. Давно понял: надо пристать к одному берегу. И знал, к какому именно. Теперь ощущения раздвоенности нет, все слилось в одну веру правильности, необходимости и прочности службы. Люди, видно, как плоды - вызревают в разные сроки. Мне потребовался год. Степану гораздо меньше. Куцану два года. Ну а Вадима, если продолжить аналогию с плодом, точит какой-то внутренний червь. Дыхнилкин - неразвившаяся завязь. Бывают такие на дереве: зачах, отстал от всех в росте и превратился в падалицу. Армия, видимо, не всех исправляет. Дыхнилкин ничуть не изменился. Только осторожнее стал, приспособился.
Перечитал свои записи. Хочется кое-что исправить. Не так сказано. О многом я теперь сужу иначе. Но имею ли я право на переделку? Если стану подтягивать к своему теперешнему уровню, это уже будет второй год службы. А он впереди. Там своих дел и мыслей будет предостаточно.