Я опешил. Вот не ожидал.
А Соболевский, верный себе, не упустил случая, тихо мне шепнул:
– Лопух, забыл закон: не проявляй инициативы, ибо тебе же придется осуществлять предложенное!
Я не мог ответить ему, не тем была занята голова. Такая ответственность! Даже за себя стрелял, волновался. Но там тройка или неуд были бы моей оценкой, а тут ведь за героя, на глазах у всей роты и командования!
Кровь будто сгустилась в моих жилах, стала вязкая, движения, чувствую, скованные. Иду на огневой рубеж, как во сне. Отвратительное ощущение слабости. Страшно подвести отделение и весь взвод. Неужели сейчас опозорюсь? Вдруг рядом со мною к огневому рубежу пошел замполит Шешеня. Лицо сияет. Он просто счастлив.
– Ты меня очень обрадовал, Агеев. Я был не прав на проверке по политической подготовке, ты, оказывается, хорошо подкован. До такого додумался! Это же большое дело! От нас может пример по всей Советской Армии пойти!
Я кисло улыбнулся и тихо спросил:
– А если промажу?
Шешеня сразу понял мое состояние:
– Ты это брось! Даже не думай. Как ты можешь промазать, только сейчас отстрелялся на «отлично». Умение есть. Голова светлая. Волевой фактор? Ну конечно, ты волнуешься. Так это хорошо. Волнение спортсменам помогает рекорды ставить. Ты брось думать о том, что не выполнишь. Этого не может быть!
Мы были уже рядом с исходным положением. Шешеня приветно махнул мне рукой и отошел в сторону. Его слова очень поддержали. Отвлек он меня от сомнений и малодушия. Действительно, чего я боюсь? Стрелять не умею? Устал? Да я сутки могу стрелять. Тогда в чем же дело? Сейчас я вроде бы не Агеев, а Герой Советского Союза Денисов. Тем более! Какое может быть сомнение!
Я занял огневую позицию. С первой очереди свалил грудную мишень. Ринулся вперед. Поразил все мишени и, кажется, только после этого начал дышать, а бежал и все делал в такой предельной сосредоточенности, в какой еще никогда не был.
Вот это да! Самому понравилось. Наверное, такое состояние и называют вдохновением. Я летел вперед как на крыльях, я видел все намного четче обычного, я ощущал в теле такую силу, что, когда стрелял, автомат замирал у плеча как впаянный. Я вообще был не я, а какой-то другой стрелок - совершенство!
Когда я рассказал Шешене после стрельб о своем состоянии, он задумчиво сказал:
– Вот это и есть творчество. Человек на таком подъеме совершает подвиг. Может быть, и Денисов чувствовал то же, что и ты. Ты счастливый человек. Агеев. Я еще раз сожалею, что снизили тебе оценку по политподготовке до четверки.
– Зато твердая четверка, без скидки, - сказал я, желая утешить его.