— Я те дам «холера»! — рявкнул Панас еще громче.
— А, это ты, Панас? — Сава вошел, вытирая руки о фартук. — Тут надысь болтали, что дракон тебя сожрал.
— Я сам кого хошь сожру! — непререкаемо заявил Панас, поглаживая усы.
Шынкарь истолковал жест по-своему:
— Горилка у меня только Червонодольская, звыняй. Трындычиха что-то ни мычит, ни телится: еще позавчера обещала зятя прислать, а все нету.
— Хм, — Панас, с некоторым опозданием, но таки допер, что положение складывается очень даже выигрышное, хотя намеревался для завязки разговора сначала тяпнуть стопку горилки. — А у меня как раз с собой… Не желаешь ли… э-э-э… (тут Панас почему-то вспомнил умно изъясняющегося Мораннонеда) ознакомиться?
И выразительно встряхнул мех на плече. Мех булькнул — солидно, басом.
— Что, горилки привез? — оживился Сава. — Ну-ка, ну-ка! Манька, тащи флягу! Которую поутру чистила! И корчажку еще прихвати!
— Горилка, — назидательно изрек Панас, опять-таки вспоминая дракона, — в сравнении с этим — вода! О!
Сава недоверчиво прищурил глаз и наклонил голову:
— Так-таки и вода?
— Чтоб я лопнул!
— А вот сейчас поглядим!
Шынкарь, демонстрируя немалую сноровку, перелил содержимое меха во флягу — надо сказать, размер фляги он угадал очень удачно, вот что значит наметанный глаз. Остатки драконова пойла Сава вылил в корчажку, а последние несколько капель стряхнул на стол. Критически поглядел на скромную лужицу и плеснул еще из корчажки.
— Манька, огня!
Манька метнулась к очагу и вернулась с зажженной лучиной.
— Проверим, крепка ли! — заявил шынкарь и поднес огонек к каплям на столе. Те занялись не хуже соломы на ветру.
— Во как! — изумился Сава. — Ее что, из горючего масла гонят? Манька, воды! — И пробубнил под нос: — Неровен час еще пол займется…
Манька, повинуясь жесту Савы, залила огонек на столешнице, а Сава тем временем осторожно поводил носом над корчажкой. Нос, пористый и пятнистый, походил на носок старого растоптанного чобота.
— Осторожно, крепка, зараза! — честно предупредил Панас.
Шынкарь отмахнулся — мол, не учи ученого! — и секундой позже отхлебнул. Глаза его округлились еще во время первого глотка, а всего глотков Сава сделал три, прежде чем выронил корчажку и схватился за горло.
— Манька! Рассолу! — просипел он с таким видом, будто вознамерился прямо тут, на месте, упасть и помереть.
Панас Галушка очень шынкаря в данную минуту понимал.
— Я ж тебе говорил: крепка, зараза!
Сава, стоя на коленях, судорожно хватал ртом воздух: ни дать ни взять — карась на берегу.
Подоспела Манька с ковшом рассолу. Сава схватился за него, как утопающий за щепу, мигом выхлебал, жадно и шумно, облился, но к жизни таки воспрял.