Посещения (Чегринцева) - страница 3

На первую страницу
короткий сон — смягчающая мазь,
но хворь твоя почти неизлечима.
Напрасно льешь под праздники одна,
над блюдом разрисованным и плоским,
невнятные, как речи колдуна,
узоры застывающего воска.
Напрасно ждешь. И нет на утро сил
глядеть опять в заботливые лица.
Ты влагой заговоренной чернил
Не воскрешаешь высохшей страницы.
Уже бессильно вечное перо
жизнь возвратить рискованной надежде,
и никнет стих, сраженный, как герой,
и вот, — почти сквозь обморок, как прежде
не холодеть, не бормотать в слезах
дрожащих строф, таких как голос скрипки.
Вот потому усталые глаза
И пальцы ослабевшие не гибки.

«Зубочистки грозят, как рапиры…»

Зубочистки грозят, как рапиры,
 и чернеет рояля помост.
Через мутную полночь трактира
 ты опять вырастаешь до звезд.
Мимоходом, как позднюю помощь,
ловишь скрипок унылый привет.
Этих лиц, этих комнат не помнишь,
и легко уплывает паркет.
И не пена — ты знаешь заранее,
что над пивом плывут облака.
Голос твой, освеженный молчаньем,
как весеннего грома раскат.
А, из пены родившись, Венера,
пьяным жестом щеку подперев,
эту ночь принимая на веру,
будет слушать покорно хорей.
Под полями дешевенькой шляпы
ты увидишь, сквозь дым голубой,
как слезами на скатерть закапав,
для тебя оживает любовь.
О поэт, разве розы не могут,
если хочешь, и здесь задышать?!
Но, сбиваясь с цветущей дороги,
ослепленная бредит душа.
И не видит, присевшая сзади,
как приходит любовь умирать
на измятом обрывке бумаги,
под заржавленным жалом пера.

СКУЛЬПТОР

Земные, теплые движенья
на глину плещут  и скользят
всё яростней, всё вдохновенней,
но чуда повторить нельзя.
Полураздавленный и липкий
овал неясного лица,
как вызов, шлет полуулыбку
глазам прищуренным творца.
Припоминая Божье слово,
дрожит бесформенная плоть.
Сырыми тряпками окован
и к муке приближаясь вплоть,
ты рассекаешь выход узкий,
чтоб голос вышел на простор,
чтоб пел и плакал каждый мускул,
не вздрагивавший до сих пор.
И вот, уже изнемогая,
сквозь вопль, исторгнутый борьбой,
ты слышишь — дышит грудь глухая,
ты видишь — солнце над тобой.

ПРАГА

Растянув тишину по аллеям,
приколов к темноте фонари,
теплый вечер мундиром алеет
на посту у сентябрьской зари.
        Каменеет дворцовая стража,
        каменеют химеры и храм.
        Смерть на ратуше время покажет:
        — Горожане, пора по домам! —
И тогда из-под арок в извивы
узких улиц, сквозь копоть и пыль,
золотистым играющим пивом
малостранская[1] вспенится быль.
        Газ больными глазами моргает,
        и туман вырастает стеной,
        и, бунтарские песни слагая,
        бродят души в угрюмой пивной.
Хмель их горек, и хмельно их горе,
потрясает кружками цех;
Следующая страница