Посещения (Чегринцева) - страница 4

На первую страницу
а в молчании обсерваторий
ищет Брагэ счастья для всех.
        И, пугаясь полночного крика,
        по подвалам алхимики ждут
        золотую удачу, и дико
        над ретортами ночи плывут.
И в предчувствии бед и бездолья,
одинокий и злой, как скопцы,
серым пальцем глиняный Голем
королевские метит дворцы.

«В глухое море площадей…»

В глухое море площадей
стекают переулки.
Опять восьмичасовый день
выходить на прогулку.
И сотни лошадиных сил
перековав в моторы,
асфальтом бережно залил
свою свободу город.
Гуляет время, как палач,
выдумывая трюки,
и вызывает всех на матч
с непобедимой скукой.
Туман накинул Гранд-Отель
плащом испанских грандов,
и ночь орет и пьет коктейль,
как негры из джаз-банда.
И слышит чахлая луна,
как ты кричишь рассвету,
срывая гнев, как ордена:
«Карету мне, карету!»

ГАДАНЬЕ

Разложены черные пики
над сердцем твоим венцом,
налево король двуликий
с дорогой в трефовый дом.
Любовь твою радость погубит,
смотри — под сияньем корон
уже улыбаются губы,
уже розовеет картон.
И снова горячие руки,
как голуби на плечах.
Цыганка гадает разлуку,
и медленно тает свеча.
У троек недобрые вести,
девятка обиды сулит,
и с пиковой дамою вместе
злосчастье и горе спешит.
Что было? — За мастью червонной
улыбка, как спрятанный клад.
Что было? — Темно и бессонно
январская ночь протекла.
Что будет? — Нежданная встреча,
но снова сжимается грудь,
крестами трефово отмечен
на вечер предсказанный путь.
Зовет дружелюбная дама,
торопит вернуться назад,
но ты выбираешь упрямо
дорогу, ведущую в ад.
Вся жизнь под колодою клейкой,
и нож над червонным тузом —
четыре руки злодейки
сметают карточный дом.

«Ночь беспокойна, ветрена — как ты…»

Ночь беспокойна, ветрена — как ты.
Над черным кофе — рифмы мотыльками.
Неповоротливей, чем камень,
как гулко бьется сердце взаперти!
В такую ночь бесплодно говорить
или вздыхать. Сиди, как можно тише.
В такую ночь, нахмурив брови, пишут
о пуле в лоб, об умершей любви.
А я? А мне?… Мой верный карандаш
уже, как опостылевший любовник,
мне тягостен. На дьявольской жаровне
сгорает… что? Какое имя дашь?
Все ненадолго — счастье и мечты.
И боль моя непрочна и растает.
Что я тебя не поцелую? Что другая…
Я свет тушу. Ночь ветрена — как ты.

«Над фитилями билось пламя…»

Над фитилями билось пламя
шла, застревая в колеях,
весна неверными шагами
через игорные поля.
Цвели трефовые созвездья,
как розы. Росчерком мелков
кабалистически возмездье
навек слепило игроков.
И вздох, задержанный экстазом,
внезапно всхлипывал, как крик;
судьба мигала черным глазом,
судьба-цыганка, дама пик.
И ждало замершее тело
последней ставки. Ночь текла.
Тринадцать карт на стол летело,
Следующая страница