— Это не сказки, — упрямо сказала Аник. — Мне так суждено и предсказано. И я в это верю. И ты ведь раньше верила.
Ута рассмеялась.
— Аник, раньше мы были маленькими и глупыми! И верили во всякую чушь! В Горного Короля, например…
— И в то, что он посватался к Тамил, — сердито продолжила Аник. — Значит, ты больше не веришь в Горного Короля? Ты думаешь, моя сестра сбежала с мужчиной?
— Ах, я не знаю, — вздохнула Ута. — Просто я слышала, какой была Тамил — и от отца Константина, и от женщин в крепости, и я познакомилась со здешними девицами… Вот если бы тебе рассказали, что княжна Тамара пропала — о чем бы ты подумала, о Горном Короле, или что она…
Ута не закончила речь, но Аник поняла ее и нехотя кивнула:
— Да, пожалуй, ты права. Хоть она и дочка верховного князя, но ни мозгов, ни чести у нее нет. Она даже в монастыре ухитряется кокетничать! Даже с калеками!.. — Аник фыркнула.
— Это потому, что других мужчин здесь нет, — серьезно сказала Ута.
Мужчины в монастырь не допускались. Исключение делалось только для больных — их содержали в монастырской лекарне, в отдельном помещении возле ворот монастыря, — и для калек, работавших на конюшне и в саду.
Аник дочитала письмо.
Прочие домашние новости ее порадовали: Прудис пришла в себя, и хозяйничает в крепости, как когда-то прежде, Арвик родила сына, хоть после свадьбы прошло всего только семь месяцев, и Нина тоже скоро родит, так что дядя будет младше своего племянника. В семействе Уты тоже прибавилось домочадцев, мать Уты родила девочку.
В конце письма князь Варгиз выражал надежду, что Аник с честью несет имя Варгизов, успешно учится, и скоро уже сможет отправляться домой.
«Все же вряд ли я смогу отправиться в столицу весной, хоть и надеюсь на это, — писал князь в заключение. — И все же надеюсь еще увидеться с тобой, дочь, и погулять еще на твоей свадьбе».
— Ва! — сказала Аник. — Зачем я только поехала сюда! Отец болеет, Прудис теперь хозяйка в крепости, а то новое, что я узнала здесь за все это время, уместится в ложке. Года на обучение, я думаю, хватит; летом мы попрощаемся с тетушкой и с обителью и вернемся домой навсегда.
— Я не вернусь, — тихо сказала Ута, сложив руки на своем шитье. Круглые ее щеки порозовели.
Аник взглянула на подругу с удивлением.
— Ты не помнишь, — продолжала Ута, глядя куда-то в угол, — ты не помнишь, почему мне разрешили уехать из дому? Ты не помнишь, что меня обвинили в колдовстве?
— Вэ, когда это было! Они уже все забыли! И потом, зачем тебе возвращаться в поселок? Будешь жить со мной, в крепости, выдадим тебя за горца. Хильда же…