«Ах, да я уже взрослая!» — с удивлением подумала Аник. И вспомнила, что на Сретенье ей сравнялось шестнадцать.
С помощью портнихи Аник сняла платье и переоделась в обычный свой наряд из черной шерсти. После нежного прикосновения шелка к телу шерсть показалась кусачей и неприятной.
Мастерица, усевшись прямо на пол и поджав под себя ноги, принялась за работу — нужно было немного убрать в талии и подрубить подол. Она напевала что-то себе под нос на незнакомом языке. И это не был язык равнинного народа.
Аник, чуть помедлив, испросила разрешения уйти. Мать Проклея кивнула, но мастерица, подняв глаза от работы, замотала отрицательно головой:
— Нет, нет, еще мерить надо… Потом еще мерить. Смотреть, как, хорошо ли, ладно ли…
Мать Проклея поморщилась недовольно — приближалось время вечерни. Но кивнула Аник, позволяя остаться, — и вышла.
16.
Аник присела на корточки рядом с мастерицей. Иголка летала быстро, оставляя за собой ровные и мелкие стежки. Аник, конечно же умела и кроить, и шить, и вышивать, но так у нее никогда бы не получилось — так ловко, споро и, главное, так скоро.
— Ты так быстро шьешь, — не выдержала она. — Как ты научилась?
— Э, девушка, совсем маленький был — уже умел… Другой куклы играл, скакалки прыгал, а я уже шил, работал, отца помогал…
— Отцу? — догадалась Аник. — Чем помогала? Шитьем?
— Отца делал каптан, шапка делал, а я подкладка подшивал… Мама наша болел шибко, шибко болел, на ноги не ставал… И помер. Отца тоже болел, тоже помер, малый братик один, другой… Я шил. Каптан не мог, платье мог. Платье мог, рубашка, всякий такой… Кружево мог. Никто не мог, а я мог! — мастерица цокнула языком, показывая, как хорошо она могла шить. — Мой брат большой ставал, в Дан ходил, Мариам служить, меня с собой брал. Мариам говорил, никто шить не может, только Фатьма может, моя Фатьма звать… Я шил Мариам, и другим женщинам шил, много шил, богатый стал, дом был, сад был, все был… А потом Мариам гневался, я бежал… Сюда бежал.
— А кто это — Мариам?
— Мариам — мама королю. Шибко сердитый женщина Мариам, шибко злой… Голова был — Мариам сердился — голова нет, вот так! Я голова жалел, дом не жалел, сад не жалел… Теперь нет ничего, голова есть! — мастерица засмеялась. — Платье снимай, это надевай, смотреть будем…
Аник снова переоделась, снова нацепила отобранные украшения, прошлась несколько раз взад и вперед по требованию мастерицы — Фатьма цокала языком и трясла головой, выражая свое восхищение.
— Самый красивый будешь, — заявила она. — Моя — Тамара шил, и Нина шил, и еще девушкам шил — никто такой красивый не был. Так посмотришь, — мастерица повернула голову и бросила косой взгляд из-под ресниц, — самый красивый юноша свое сердце в зубах тебе принесет!