— Вэ, Ветер, вэ, что случилось, зачем я теперь? Я ничего не могу делать, ни на что я не пригоден, вэ… Я думал стать дружинником, великим воином, может быть, князем — женился же Вардан на родственнице князя, вэ, почему я не мог бы? Вэ, теперь я даже овец пасти не смогу… Не скакать нам с тобой по равнине, мой Ветер, не рубиться с врагами, не увидеть дальних стран, вэ…
Аник тихо подошла, но, как ни осторожно она ступала, Варо услышал ее шаги.
— Дочь князя, зачем ты пришла? — спросил он, не оборачиваясь — теперь по шагам он узнавал почти любого.
— Варо, нельзя жаловаться на судьбу. Отец Константин говорит, что Бог знает, что он делает, и что он ничего не делает зря…
— Что ты пристаешь ко мне? И что мне слова отца Константина? Он не мужчина, он священник, он не понимает.
— Ой, что ты говоришь, отец Константин не мужчина! Разве ты не знаешь, что он ничего не боится? Разве ты никогда не видел, как он ходит на стены, когда его зовут к раненому? И Кена — Кена ведь мужчина, так? — Кена что тебе сказал?
— Кена был мужчиной, это правда, но теперь он старик, дочь князя, его жизнь позади — а у меня впереди ничего нет, ничего… Зачем я теперь? Воином я быть не могу, и пастухом… Кена говорит — найди себе занятие, то, что ты можешь делать вслепую — а я даже коня напоить не могу, даже зерна ему засыпать, ничего я не могу… Еще и мне нянька нужна, чтобы кормить…
— Старая Хильда тоже так живет, давно уже, и не ропщет.
— Ты сама говоришь — старая. А я молодой. Нет, дочь князя, лучше бы я тогда умер.
— Но ты не умер. Значит, надо жить.
— Кому надо? Зачем надо? И как жить мне теперь? Вэ, дочь князя, — вдруг оживился Варо, — у тебя есть зурна? Принеси, давно не брал в руки. Играть-то я и слепой могу.
— А ты умеешь?
Варо даже как будто обиделся.
— Что говоришь, дочь князя? Какой пастух не умеет играть на зурне? Меня отец учил, и Гурген учил, певец, знаешь его? Он у нас в коше три лета жил. Осенью уходил в селение, а весной опять возвращался. Я все его песни знаю, и о давних временах, и о старой земле, и новые песни — я и сам могу песни складывать. Если есть сабз, принеси и сабз тоже, я тебе спою свою песню…
Играл Варо хорошо, особенно на зурне. Зато голос у сына пастуха был совсем неподходящий для пения — спев одну или две песни, Варо разозлился и бросил сабз.
— Совсем не получается, — сказал он, — а раньше хорошо выходило.
— Мне нравится, — тактично сказала Аник. — Особенно про гордую девушку. Это ты сложил?
— Нет, это старая песня. Гурген говорил, что ее сложил один царь — не то Давид, не то Дато. Он любил одну девушку, дочь князя, но он был уже женат, и ничего не мог ей дать, кроме песни.