Хозяйка приглашает меня присесть.
Не слушаю ее, звук исчез, только колышется занавеска.
Аска открывает рот, у нее великолепные зубы, я едва касаюсь их взглядом, как и всей ее красоты.
Это уже не она, и следа не осталось от ее прежней неухоженности. Что я помню? Человека, которого больше нет. Крашеную, изуродованную косметикой девушку, которая когда-то играла на трубе и вызывающе смеялась.
Я миллион раз представляла ее мертвой.
Представляла ее и живой. Но не такой. Смутный образ страдающей, поверхностной женщины.
Значит, она — жена Гойко. Аска говорит мне, что они встретились после войны в Париже, в квартире их общих друзей, в одном из тех мест, где обычно собирались боснийские беженцы. Они помогли друг другу. Любовь пришла позже.
— Ты все еще слушаешь «Нирвану»?
— Иногда да.
— Курт Кобейн умер.
— Знаю, несколько лет назад.
— Застрелился. Нужно обладать большим мужеством, чтобы выстрелить в себя.
— Если ты обкололся, то не обязательно.
Диего тоже умер. Он тоже обкололся. Да уж, безумный волк умирает. А изворотливая овечка танцует и, танцуя, спасается.
Последний альбом «Нирваны» назывался «In Utero».[17] Помню, я купила его. Жизнь смешна. Она опережает тебя. Издевается над тобой.
Занавеска колышется. Не слушаю ее, белая трещина ползет по мне. Чистая бескровная рана проходит через мое лицо.
Меня обманули, чтобы затащить в это путешествие… все — фотовыставка, прогулки по Сараеву, опоздание на паром — было обманом.
Она выглядит просто и вместе с тем элегантно, как все современные женщины.
Сейчас скажет мне, что она каждый день думает о своем сыне и имеет право обнять его… открыть ему правду.
И я не смогу отказать. Я ничего не смогу сделать, не зная законов этой страны, я далеко, в городке, даже названия которого не помню. Я села на паром, опьяненная ностальгией, ехала за незнакомцем, о котором ничего не знаю, за поэтом, ставшим солдатом, убийцей. Мне нужны были друзья и воспоминания. Мало было собственной жизни. Мне нужен был кто-то, кто заставил бы меня пережить страдания, свидетель, сам переживший их. Я приехала сюда сама, по собственному желанию.
Гойко улыбается ей, держа ее за руку. Рядом с ней он выглядит красивее, не таким неуклюжим, более чувственным, более спокойным.
Они не приехали ко мне в Италию. Они меня выманили сюда. Она сказала ему: «Я хочу своего мальчика, хочу снова увидеть его, увидеть сына человека, которого я любила и который умер. Я больше не могу терпеть, я долго об этом думала, но теперь хочу прижать его к себе, рассказать ему всю правду, и будь что будет».
Надо позвонить Джулиано, надо, чтобы он приехал, я должна защитить Пьетро. Нельзя раскисать.