Аску везли некоторое время на грузовичке, потом ее высадили. Она не знала, что это было за место, похоже на старое заводское здание. В городке, где она жила, дети дразнили ее Mrkva, Морковка, из-за цвета волос. Родиться с таким цветом — уже судьба, ты как треснувшая тыква, привлекающая в поле птиц.
Она дотрагивается до ног, чтобы унять дрожь, но мышцы шкворчат, точно колбаски на сковородке.
Она не чувствует боли, какая-то жидкость стекает откуда-то с головы на шею, за шиворот. Ей хотелось бы видеть лучше, чем она видит, но веки похожи на двух мышей, шевелящихся в мышеловке.
Другие женщины стонут, она — нет. Ее заставляют идти, толкая прикладами автоматов. Она видит фабричный корпус, серебристые станки.
Их закрывают в длинной комнате, с огромными окнами в ряд. Обессиленные, они соскальзывают на пол, засыпают, сжавшись в комок, сидя на корточках, на собственных лапах, как курицы.
Аска спрашивает себя, где большой мир. В какой стороне музыкальное училище, кафана, куда она заходила позавтракать. На следующий день, когда уводят первую женщину, она встает, надеясь, что позовут и ее. Она хочет кричать, заявить о том, что сделали с ней. Хочет поговорить с военным, встретившим их, тем, в безукоризненной форме, по приказу которого им принесли галеты и суп.
Когда спустя несколько часов женщина возвращается, у нее течет носом кровь, туфли скользят, как если бы они были смазаны оливковым маслом. Ни у кого не хватает смелости подойти, спросить, что там за дверью. Если вначале они были все вместе, как отара овец в темноте, в последующие дни они мало-помалу разъединяются. Ищут углы, чтобы спрятаться в этой гигантской комнате. Но нет такого места, где можно было бы укрыться, для этого надо выйти, просочившись сквозь стену, а чтобы сделать это, нужно не иметь тела.
У Аски есть труба. Она прижимает ее к груди, к сердцу. Играет. Вкладывает силы, которых нет. Хочет утешить женщин. Хочет выбраться отсюда.
Ее просят прекратить. Кидают чем-то.
Военные сваливают у стены коричневую кучу одеял. В глубине общей камеры есть туалет, Аска ждет своей очереди, чтобы умыться. Вода — это все, чего она хочет. Ее охватывает глупый ребячий восторг, как когда она купалась в реке с друзьями, прыгала в ледяных лужах, глядела сквозь зеленью струи на свою белую прозрачную кожу.
Из щелей сверху просачивается свет, тонкие лучики, в которых пляшут пылинки. Изнутри не слышно никакого шума машин, города. Она разговаривает с женщинами, среди них есть сельские жительницы, но в основном образованные горожанки, закончившие институты. Никто из них не представляет себе, что такое возможно, что они в самом деле попали в лагерь для пленных.