— Надя, милая! Я пойду с тобой! — Он поцеловал ее в щеки, шею, губы.
— Я знала, что тебя мучают сомнения. Но война же завтра не заканчивается. Вспомни, сколько ты убил немцев от границы до этих лесов. Если бы каждый сделал так, ни одного немца не осталось бы на нашей земле. Совесть у тебя кристальная. Разве я бы отважилась на такой шаг, будь ты другим?
— Ты успокаиваешь меня, Надюша.
— Приходится.
— Вот именно. Больше не буду скулить, — пообещал Оленев. — После ранения я стал капризным.
Дорога домой показалась Наде короче. Может быть, потому, что шли вдвоем, держась под руку. А почему им и не жить вместе?
— Скажешь полицаям, что служил на железной дороге, — обратилась Надя к Ивану. — Что-нибудь знаешь в этом деле?
— Как мосты взрывать, знаю, приходилось на границе ставить заряд под лонжероны железнодорожного моста.
— Это не годится, — задумчиво проговорила Надя.
— Вот именно. Тогда я артиллерист. Кашеваром на батарее был. У нас на заставе все умели работать по этой части. Было бы из чего! — повеселел Иван.
— Будешь и дальше Иваном, а фамилия пусть будет Лосев, а? Чтобы свою родную не забыть, — усмехнулась девушка. — И все!
— А документы пропали во время бомбежки, когда и руку потерял, — задумчиво добавил Иван. — Неплохо ты советуешь, Надя.
К хате подошли осторожно. Надя тихонько отворила двери и вошла первая.
— Мама!
— Где ты пропадала?
— Никто не приходил к нам?
— Никто. Ты не одна?
— Со мной друг нашего Терентия. Тот, который письма писал.
— Кто знает, кто тебе их писал, — настороженно сказала мать.
— Ваня Оленев. Он без руки.
— Ты уже на примете у полицаев. Быть беде, дочка!
— Знаю. Поэтому мы и решили с Ваней пожениться, — смело сказала Надя и сама испугалась этих слов.
Мать вроде захлебнулась и замолкла.
— Не сердитесь на нас, мама! — заговорил Оленев.
— Никогда не считала тебя неразумной, хотя ты и забавлялась этими письмами с парнями. Вот и доигралась, привела мужа среди ночи! — с грустью проговорила мать.
— Простите. Так надо!
— Я не враг тебе, дочка. Ужинайте и ложитесь спать. Скоро петухи пропоют.
— Нет петухов — съели немцы, — сказала Надя.
Она завесила одеялом окно, зажгла коптилку и пригласила Ивана к столу. Поставила ту самую крынку, из которой угощала молоком Ивана и Андрея, когда они приходили к ней из партизанского отряда.
— Молока нет. Забрали у нас корову. Варим компот: из яблок, груш и терна. Пей, Ваня. — Надя отрезала кусок хлеба и подала Оленеву.
— Спасибо.
И все-таки она чувствовала, что между ними существует какое-то препятствие, что он задумчивый, печальный: наверное, думает, что он ей в тягость. «Но что же сделать, если не могу повернуть всю душу, сердце к тебе. Сердцу ведь не прикажешь! Пойми ты меня наконец!» — чуть не плакала.