Минтеев осмотрел гондолу, поймал взгляд Штерна и выразительно провел ребром ладони по горлу. Штерн угрюмо кивнул. Урядченко и Новиков подготовили инструменты и принялись методично отвинчивать внешние гайки крепления люка. Работа была муторная, гайки прикипели и поддавались с огромным трудом, поэтому остальные получили возможность оглядеться.
– Лошади нужны, – озабоченно сказал Минтеев. – Иначе стратостат не вывезти.
– Достанем, – успокоил Штерн. – Закончим здесь, я сам в райсовет пойду. Помогут! Там ведь такие же советские люди!
– Ребят жалко, – вздохнул Минтеев. – Эко их угораздило!
– Мужиков поднять надо, – прикинул Штерн. – Без них не справимся.
– Я на тебя надеюсь, – сказал Минтеев. Николай Малков с горящими любопытством глазами обходил повисший на сломанных деревьях баллон.
– Слышь, ученый люд, – неожиданно сказал он из-за баллона. – А это что? Кто мне скажет, что это за хреновина такая? Ну просто пожар! Аж ослепнуть можно! Поспешив на голос, Штерн и Минтеев впервые увидели звезду. На грубой металлизированной резине баллона горела ярко-голубая искра. От нее в стороны расходились многочисленные ореолы, и казалось, что со светом во все стороны изливается умиротворение.
– Что это? – зачарованно спросил Минтеев и, увидев, что Штерн протянул к искринке руку, предупредил: – Не трогай, это может быть опасным.
– Добро не может быть опасным, – неизвестно почему сказал Аркадий, глядя, как переливается невероятный сказочный искрящийся бриллиант у него на ладони.
– Красотища какая, – пробормотал Николай Малков и присел на корточки, сворачивая самокрутку из листочка газеты. Но, видимо, курево ему самому в этот момент невероятности показалось неуместным; он задумчиво ссыпал табак в кисет, поднялся на ноги и завороженно склонился над раскрытой рукой Штерна, на которой тепло сияло чудо.
– Чисто солнышко! – задумчиво сказал он.
– Живой! – послышался радостный крик от гондолы, и все бросились на крик. Штерн тоже рванулся вперед, зажав радужное мерцание искорки в ладони. Урядченко и Новиков вытащили из гондолы обоих. Морохин был мертв, тело уже остыло. Усыскин, разбитая голова которого была обмотана разорванным рукавом белой исподней рубахи, сплошь покрытым бурыми высохшими пятнами, тяжело и трудно дышал. Лица обоих были в обширных синяках. Видать, ребятам в воздухе здорово досталось.
– Доктора! Доктора! – закричало сразу несколько голосов, и врач склонился над раненым.
– Ну что? – спросил Минтеев. – Как его состояние, доктор? Врач покачал головой. Лицо медика было непроницаемым. – Он в сознании, – сказал врач. Усыскин открыл глаза, и на губах появилось страдальческое подобие улыбки.