— Да, господин декан, но вы ведь из Баллиола. Красавцы и джентльмены. А Эрки был из колледжа Магдалины — совсем другая корзина с яйцами… точнее, без яиц.
Декан расплылся в ухмылке, — видимо, память о давнем соперничестве еще тлела у него в душе.
— Интересно, что стало с его эротической коллекцией, — сказала Роберта Бернс. — У него возле двери стояла порнографическая колодка для обуви, она меня всегда интересовала.
— Порнографическая ко…! — Ламотт любил изображать невинность в разговорах с женщинами.
— Да, представьте себе. Голая женщина из латуни, лежащая на спине, с разведенными ногами. Чтобы снять галошу, нужно было наступить одной ногой на лицо, а другую втиснуть в промежность. Довольно удобная штука, но оскорбляла мое чувствительное достоинство как женщины.
— Совершенно не понимаю, зачем людям такие гадкие игрушки, — сказал Ламотт. — За много лет наблюдений я уяснил себе, что имущество человека — гораздо более верный ключ к его характеру, чем все слова и поступки. Если понимаешь язык вещей.
— В ваших шкафах мы найдем только старинный фарфор, — сказал Делони. — Но, судя по тому, что я слышал, Рене, это отнюдь не гарантия высочайшего вкуса.
— Что такое, что такое? Ну-ка, расскажите, — заинтересовалась Роберта.
Ламотт покраснел.
— Ходят слухи, что у Рене прекрасная коллекция бурдалу.
— Пардон?
— Это фарфоровые «утки» — их подсовывали себе под юбки элегантные дамы в восемнадцатом веке во время долгих путешествий в неотапливаемых экипажах.
— Нет, нет, — сказал Ламотт. — Они получили свое название в честь аббата Бурдалу, который произносил необыкновенно длинные проповеди, в высшей степени испытывающие людскую выдержку. Но кто это про меня такое?..
— Ага, интересно? А они правда разрисованы неприличными картинками?
— Если принять во внимание, что я пью минеральную воду, а вы — портвейн, вы это не скоро из меня вытянете.
— Слишком утонченные умы легко соскальзывают в непристойность. Будьте осторожны, Рене: мы за вами неотступно следим.
Теперь ухмыльнулся Ламотт.
— Что я слышу! Вы обсуждаете ужасное потрясение всего университета — убийство Маквариша? — завопил Дердл с того конца стола, хотя этикет строго-настрого запрещал подобное.
— А, убийство с розовой ленточкой! — воскликнул судья Нортмор. — Я прочитал все статьи во всех трех газетах, но они были чрезвычайно неясны и противоречивы. Единственное, в чем я полностью уверен, — в том, что профессор университета был убит при обстоятельствах, до некоторой степени будоражащих воображение. Жаль, что дело не дошло до суда, — тогда, быть может, нам удалось бы заглянуть в самые глубины…