Перед гидрой стоял сам
российский президент. В одной руке он держал громадную кошелку, а второй швырял
в нее доллары, на которые и лезла многоглавая гидра, проглотившая в налоговое
свое брюхо страждущих трудящихся. Но до проглоченных доллары не доходили,
где-то по дороге пропадали. Из кошелки в нижний левый угол плаката тянулись
трубочки, к которым присосались закордонные воротилы и высасывали все, что
могли. Сразу узнавались Сорос, Бжезинский, все последние президенты США и др.
Ключевой же фигурой плаката смотрелся богатырь в красной рубахе до колен и без
пояса, в сапожищах необъятного размера, которыми он попирал отчего-то гаишные
жигуленки, из которых уползали и разбегались жалкие гаишники, а из их карманов
вываливались те же доллары. Суть же плаката состояла в том, что богатырь в
левой руке держал кувалду, размером в полтулова гидры, а в правой – факел.
Композиционное сочетание богатырской ручищи и неподъемной кувалды в ее руках
потрясало своею мощью. Каким взглядом богатырь терзал гидру нельзя и
представить. Через несколько мгновений с гидрой будет покончено: кувалда в могучей
мускулистой руке уже подлетала во всей своей могучей неотвратимости к тулову.
Аж зажмуриться хотелось, чтоб не видеть, что сейчас случится с туловом, а
случиться может лишь одно: сейчас от него останутся одни ошметки. Сразу,
правда, вставал вопрос: а что же будет со съеденными, но живыми трудящимися,
которые хотят жрать и денег просят? Но сразу же вопрос и отпадал, ибо ничего,
кроме тех же ошметок остаться от них не может. Факел же, видимо, для того,
чтобы ошметки вместе с останками трудящихся сжечь. А также ясно было, что если
кто останется, то ни пенсии, ни жратвы им от богатыря не дождаться, ибо кроме
как крушить и жечь, он вряд ли что умеет.
Творческая тайна сюжета
навсегда останется тайной мамы и той силы, которая водила ее рукой. Суть же
скандала для мамы такова: она потребовала фотокарточки тех, кого надо
прижучить, что немедленно исполнили. Она вынимала из колоды фото, мгновенным
броском-взглядом запечатляла в себе персонаж, в течение минуты переводила
запечатленное на картон и подписывала. Но беда в том, что в этой колоде
затесалось и фото шефа красных патриотов и оно оказалось последним (может,
враги подкинули?). Механически, уставшая Зоина мама вставила в плакат и его, во
всем мерзостно-карикатурном блеске. Мало того, он оказался в центре, без подписи
(белая краска кончилась), самым большим и присутствовал на шее один, без
соседа. Рисуя, мама экономила, и под конец-то и наэкономила в два раза больше
места, чем для остальных харь-персонажей. Как и повелось со всеми мамиными
работами, из-за спешки и размеров плакат целиком никто не оценивал. Утром
плакат водрузили над лидером и его приближенными и они, естественно, видеть его
не могли, ибо шли к мэрии как раз под ним. Шедшая сзади остальная группа
соратников и рядовые члены в лице бывших трудящихся, съеденных гидрой, видели
только пустую тыльную сторону плаката. Но зато сторонняя проходящая публика
видела все! И из окон тоже. Вскоре пол-Москвы устремилось поглазеть на
диво-дивное. К мэрии подходила несметная толпа, и первым, кто должен был сразу
броситься в глаза зрителю, это, увы – лидер красных патриотов.