– А как тебя зовут? –
тихо спросила она главаря.
– Хрюн – вот как меня
зовут, – отчеканил тот.
– Это не имя.
– Ну, в детстве Ильей
кликали.
– Кличут тебя сейчас, а
Ильей – называли.
"Не,
семилетка-малолетка, так раз-так!.. Ее б к нам в бригаду, паханшей той бы еще
бы была! Эта главшпанка, что ростовских держит, куда ей до этой
малолетки!"
– И у тебя через час
именины.
– Что?!
– Именины. Первого числа
– Илья Муромец. Мне бабушка читала. Монах, богатырь, защитник... – на щеке Зои
остановилась новая маленькая слезинка. А перед глазами ее расстилалась и
уходила за горизонт трясина мучительного бесконечного времени, из которой
торчали бесчисленные свеклы-головы. И свеклы-головы этих четверых тоже там,
больше им негде быть. И они громче всех орут смеющемуся черноголову: «Да когда
же за вторым наперстком прилетят?!" И невозможно без содрогания и жалости
смотреть на их несчастные орущие лица, которые и лицами-то быть перестали.
– Господи, – зашептала
Зоя, обращаясь к Распятию, – за своих врагов ты велел молиться, а за Твоих
можно? Да и не враги они... Я же в Царство Твое иду, а они...
"Можно", –
услышала в себе Зоя голос звона-перезвона.
Главарь Хрюн в упор
смотрел на остановившуюся слезинку.
"Нет, так о себе не
плачут, такими слезами плачут по покойнику, когда над гробом его стоят..."
– Слышь, Свистун, что-то
у меня в ушах звенит. Ну-ка, налей!
– И у меня звенит.
Кончать надо и сматываться. И давай без дарца, без дротиков.
– Не-е-е, без дарца
теперь никак, – вел сюда Хрюн бригаду, чтобы показать начало демонстрации силы,
чтоб все задумались, что такое война с казино. Но теперь другое надвинулось:
"Поглядим, какая ты Жанна д'Арк!"
...Тьма рассеялась, Юлия
Петровна разглядывала происходящее: она была прижата спиной к распятию, ее руки
перекручены на запястьях веревкой. Бандитов четверо, двое держат детей, один
стоит рядом, а четвертый, явно главный, сидит за их столиком и ест их помидор.
"Чтоб ты
подавился", – была первая мысль.
"Без масок, значит,
пришли убивать", – такой была вторая.
– Детей отпусти, –
сказала она, обращаясь к главному.
– А тебя не спрашивают,
– почти пропел высоким тенором тот, кто стоял рядом, и одновременно с пением со
всего размаха, боковым, ударил ее в рот.
Про себя Юлия Петровна
говорила всегда так: "У меня на мне две гордости: первая – мои волосы,
вторая – мои зубы".
И вот, второй гордости
больше нет.
"Скоро, наверное, и
первой не будет", – подумалось сразу, как очнулась от удара.
Подошел главный:
– Да, все-таки ты
роскошная баба, даже с расквашенной пастью.
– А может, мы ее того,
по очереди, – предложил тот, кто держал Зою.