– Бабушка, а ты дедушку
Долоя видишь?
– Нет, Заинька, незачем.
Меня он все одно не узнает, гостинцы ему приносить бестолку – ему ничего не
достается... Одна молитва моя ему нужна. А вот теперь и твоя. Молиться же надо
о здравии раба Божия Севастьяна. Да-да, он тоже Севастьян, потому как
"Долой" – не имя, даже и не кличка, а сплошь – безобразие. А
окрестила я его в Севастьяна, споив до полубеспамятства, вот так! А по другому
– никак. Развезло уж его, а я ему все подливаю, ну и молюсь как могу. Ну,
подобрел он, вроде, на все согласный. На себе его к пруду притащила, в пруду мы
его крестили. Батюшка-то уже ждал, вроде как в сговоре мы с ним. Это еще до
рождения мамы твоей было... Ох и осерчал он потом, "раскрещусь" орал.
Да раскреститься, слава Богу, нельзя, потому как в памяти был. Ну, Господь,
понятно дело, волюшку его дурную слегка прихлопнул... Во-от, и записочки за
него с тех пор подаю в храм. И коли помрет раньше меня, отпоем его
по-православному, тут уж маму твою спрашивать не буду.
– А мой папа? – спросила
Зоя, спросила неожиданно для самой себя, обычно мамины запреты сами собой
прихлопывали все вопросы.
– Папа твой, Зайка... да
и не знаю, что сказать... Нормальный, в общем, мужик, и пил не больше других...
Ты все понимаешь, что я говорю?
Зоя все понимала, она
была сообразительная и развитая девочка и очень много читала. Правда, читала
строго отобранное мамой. И еще замечательно рисовала. Слово "мужик"
она от мамы слышала очень часто. Вот только непонятно, если он
"нормальный", отчего его надо выгонять и зачем называть негодяем?
– Не сложилось у них, а
жаль, – продолжала бабушка. – Да и не представляю я, у кого с ней сложиться
может? Я ж вижу его, заходит он ко мне, о тебе спрашивает. А что я ему скажу?
За столько лет, вон, первый раз тебя за руку держу. А он же у тебя тоже
Севастьян, ты ж Севастьяновна. Ты вся получаешься в Севастьянах. Маме твоей еще
и от этого тошно. Не ей, конечно, а этим, – бабушка кивнула головой в сторону
левого плеча и перекрестилась. – А у меня дома икона семейная, дивного письма:
мученики Севастьян и Зоя рядом выписаны. Как придем, увидишь. Кровью
новомученика освящена, который ее написал. А у этой иконы и исцеления были. Ее
наш Севастьянушка-богомаз давно написал. Одна раба Божия, ее, как и нас с
тобой, Зоей звали, ему эту икону перед смертью своей вернула (это он ей на
заказ когда-то писал) и рассказала, как она перед ней трехдневной беспрерывной
молитвой больную дочь вымолила. Ну вот, а тут приболела я, ох худо было. Ну,
звоню маме твоей, чтобы помогла чуть, лекарство б из аптеки принесла, а она
говорит: "Приду, только ты на это время икону выставь куда-нибудь".
"Нет уж, – говорю, – уж лучше помру с иконой, чем без нее помощь получить,
хоть даже и от тебя". И знаешь, в чем ее чудотворность?