Конечно, напрасно было надеяться, что теперь Крис оставит ее в покое. И хотя в больницу за ней приехал Фрэнк, Крис буквально не отходил от нее. В кресле на колесах довез ее до машины, потом из машины до вертолета и из вертолета снова до машины. Марджори пробовала протестовать, но он лишь хмыкнул. Пришлось смириться.
— Где же Майкл? — еще в больнице спросила молодая женщина. Почему сын не встречает ее?
— Готовит дом к твоему приезду, — лаконично ответил Крис.
Что ж, может, и к лучшему, что Майкл не видит мамы в таком состоянии.
На Корфу, усадив ее на заднее сиденье машины, Крис захлопнул дверцу, а сам занял пассажирское место спереди. Фрэнк уселся за руль, и машина тронулась.
Опершись на заботливо приготовленные подушки, Марджори жадно всматривалась в пейзажи за окном, что за эти годы успели стать ей родными. Как же она истосковалась по ним! Как будто провела в больнице не неделю, а несколько лет.
— Эй, Фрэнк, ты пропустил поворот! Мой дом вон там!
Но Фрэнк продолжал вести машину по ухабистой дороге совсем в другую сторону.
И тут до Марджори дошло.
— О нет! — воскликнула она. — Ты, что везешь меня к Крису?
— Ты же не можешь в таком состоянии жить у себя, — возразил Фрэнк.
— Еще как могу! Останови машину! Фрэнк, черт тебя дери, ты меня слышишь?
Но он не остановил.
— Послушайте! Вы же не можете отвезти меня туда против моей воли! — завопила Марджори. — Это похищение! Я буду жаловаться в полицию.
Фрэнк поморщился. А Крис как ни в чем не бывало повернулся к ней.
— Хорошо. Тогда разворачиваемся и возвращаемся к вертолету. Полежишь еще немного в больнице.
— Отвези меня домой!
— Не могу. Врач сказал, что тебе нужен уход.
— Но обо мне есть кому позаботиться. Майкл…
— Майкл еще ребенок! — отрезал Крис. — А ты взрослый человек. Вот и веди себя, как подобает взрослым людям.
Марджори смерила его яростным взглядом. Да как он смеет так с ней разговаривать!
— Майкл — мой сын. И он прекрасно со всем справится.
— О да, — согласился Крис. — Наш сын — мальчик умный и ответственный. И уж конечно он будет из кожи вон лезть, лишь бы сделать все, что ты захочешь, потому что ты его мать и он жалеет тебя. Но, — он устремил на нее тяжелый взгляд, — я надеялся, что ты не такая эгоистка, чтобы взваливать на мальчика непосильную ношу.
Марджори открыла было рот, но… но сказать было нечего. Этот невыносимый человек опять оказался прав! И осознание этого нежных чувств к нему отнюдь не прибавило. Марджори ощутила себя загнанным зверем. Все владеющее ею отчаяние и злость нашли выражение в одном-единственном взгляде.