– Ха! Флыфал, вовно мьютское? – шепелявит виртенок динозавра, выглядывая между золотых арок, трясущихся, как будто они сделаны из желе. – Скавыте ему, бошш!
– Да-да, – верещит желтоволосый парнишка, а мышь энергично кивает. – Выдайте ему, босс!
Вампир не обращает внимания на виртят.
– Я узнал бы твое имя, эйр.
Не отвечай, шепчет сверхразум, но это лишнее: Чеглок и так знает, что не стоит открывать свое имя в Сети, где каждый кусочек информации, какой бы невинный он ни был, может дать ключ к субвиртуализации, а то и к чему похуже. Он спрашивает:
– Отчего бы тебе не назваться первому? Или от страха в зобу дыханье сперло?
– А у кого тут зоб и перья? – нахально спрашивает мышь.
– Шэр Дракулот никого иж ваш не боитша! – добавляет динозавр, тут же бледнеет, становясь белее лилии. – Ой! Проштите, бошш!
Уловка виртенка прозрачна, как тот геральдический щит, на фоне которого он виден. Опасность сообщать информацию в Сети – штука обоюдоострая: Чеглок не более склонен верить тому, что скажет о себе нормал или его виртята, чем самому рассказать о себе хоть долю правды. Он презрительно смеется:
– И драться за тебя тоже будут твои виртята, как и говорить?
– Сейчас тебя ощиплют, птенчик, – отвечает сэр Дракулот.
При этих словах гимн вампира возобновляется громче, чем был. Подняв золотой лук, нормал выпускает стрелы ядовитого золотого огня, которые безболезненно тонут в сияющей серебряной коже вирта Чеглока, а та, дрожа, как озерцо ртути, поглощает и растворяет ядовитый код.
Двое противников вполне под стать друг другу: они отступают, осторожно кружа, выискивая друг у друга незащищенное место, а виртята продолжают сыпать издевками и оскорблениями, которые Чеглок пропускает мимо ушей. Феникс, Халцедон и Моряна пока держатся, но противник Полярис, вирт с головой пингвина, теснит ее сильно. Размахивая переливающейся красным неоном саблей, Пингвиноголовый нападает, как пьяный берсеркер, с дикой, отчаянной яростью, будто нормал этого вирта бросает в бой все силы, гимн его гремит, и все его виртята выкрикивают разные боевые кличи. Даже в Сети (может быть, в особенности здесь) падают кости Шанса, и все остальные, мьюты и нормалы равно, кувыркаются вслед за ними. Спеша прийти на помощь Полярис, он удваивает усилия.
А тем временем Чеглок – или тот кусочек сознания Чеглока, что остался вне гештальта, наблюдая будто из-за непроницаемого стекла, старается подчинить себе свой страх перед Сетью. Если он поддастся страху, позволит фобии раздуться в слепую, бессмысленную панику, уже щекочущую внутренности, он обречет на гибель всех. Сила гештальта – одновременно и его слабость: эмоции распространяются среди членов пентады так же быстро, как информация, и эта паника разлетится, как лесной пожар. Спокойствие, уверенность, самообладание – вот качества, которые сейчас от него требуются. Но Чеглок не может забыть, что все, что он сейчас видит и испытывает – не больше (или даже меньше), чем виртуальное представление сцепившихся компьютерных алгоритмов, – а это осознание никак не успокаивает. Сеть может быть вселенной электронного представления информации, выраженного метафорически, но никогда это не будет значить, что она менее реальна, чем любой элемент физического мира. Столь же реальна – и куда опаснее. Здесь не только камни и палки ломают кости, но и имена могут убить по-настоящему.