— Оп-паньки! — Подрывник даже присвистнул, — ну и дела! А мне Степа говорил, что завод штампует керосиновые примусы и лампы!
— Да, сейчас часть производства, причем его самая мелкая часть, действительно переориентирована на нужды города! — кивнула Айше. — Когда прекратилась связь с «Большой землей», прекратился и подвоз топлива для электростанции! Весь наличный запас мазута пошел на обеспечение электроэнергией завода! А в город электричество теперь вообще не подается! Вот и приходится готовить пищу на примусах и освещать дома керосинками и самодельными свечами!
— С мазутом значит напряженка, а с керосином нет? — удивился Подрывник.
— Андрюха, ты думай, что говоришь! — вмешался я. — Я сам на ТЭЦ работаю и представляю, сколько мазута сгорает в топках котлов! Сотни тонн в год! Если здесь есть хранилища, то, какими бы вместительными они ни были, за шестьдесят лет баки должны полностью опустеть! И это при условиях строжайшей экономии! А керосина для бытовых нужд достаточно иметь один стандартный бак! Хватит очень надолго! Меня больше интересует, что это за минерал такой, раз из него боевые ОВ делают?
Наша хозяйка замялась, но, видимо решившись, тихо сказала:
— Я не знаю точно, что он из себя представляет, но однажды… словом, я видела у отца в документах фотографии с испытаний снарядов, заряженных отравой, произведенной из этого минерала. Поверьте, это страшно! Там, на снимках, были животные — собаки и овцы… Так они просто превращались в лужу! Да, да! Такое ощущение, что у них исчезали кости, и они становились… даже не могу правильно это объяснить! — Айше прижала ладони к вискам и зажмурилась. Было заметно, что даже воспоминание об этих снимках повергает ее в панический ужас.
…Город. 1947 год.
— Я что-то не понимаю, товарищ старший лейтенант! Что значит: «по людям стрелять не буду»? — Смуглый подполковник в чистеньком, отутюженном кителе брезгливо смахнул платком несколько хлопьев пыли, что посмели осесть на его рукаве. — Вы что же, не знаете о речи Черчилля в Фултоне?! Или вы не в курсе о реакции Советского правительства на нее?! Ах, в курсе? Тогда какого черта ты мне морочишь голову, лейтенант?! Наши ученые куют оружие победы, а ты отказываешься его испытывать? Да и не люди это — фашисты!
— Та-а-а-варищ подполковник! — почти проблеял лейтенант. — Так ведь война закончилась…
— Для тебя, старшой, она не закончилась! Ты сейчас на передовом рубеже нашей обороны! — прорычал подполковник, недоумевая про себя, почему он продолжает уговаривать этого паникера, а просто не отстранит его от командования. Может быть, тому виной были четыре золотые нашивки за ранения на груди старшего лейтенанта. Но тут терпение подполковника все-таки лопнуло, и его голос сорвался на крик. — Выполняй приказ или… похоже, ты не понял, на какое ведомство нынче работаешь? Напомнить или применить, так сказать, другие формы убеждения… гуманист хренов?! — Рука подполковника решительно рубанула воздух, словно отточенный клинок, а лицо превратилось в хищную маску.