Прошло недели две. Бумаги мои к земскому пошли. Вдруг вызывает меня к себе земский. Приезжаю я. -- Ты, спрашивает, такой-то и такой-то? -- Я говорю: -- Так точно. -- Приговора, говорит, об тебе утвердить нельзя: у тебя отец с матерью живы; добудь, говорит, от них подписку, что они тебя отпускают, тогда можно будет их на утверждение подать.
Услыхал я это, у меня индо в горле перехватило: думал, кончается моя канитель, а она тут только начинается -- что будешь делать?
Приезжаю домой, опять советуюсь с Авдотьей, как тут быть -- бросить дело или продолжать? Посоветовались: бросать, думаем, жалко, много в него положено, а дальше продолжать -- очень уж трудно-то, ведь еще не мало станет. Подумали, подумали, решили продолжать.
Пошел я к старосте. Рос у нас жеребенок-третьяк, заложил я его ему за 20 рублей, получил денежки и поехал в Москву у отца с матерью отпуска просить, в чужую деревню приписываться.
Приехал, разыскал их: все они на Хитровом живут, хуже прежнего оборвались, обрюзгли, постарели, просто глядеть жалко на них. Повел я их в трактир, спросил чаю, водки, закуски принес целый ворох: -- ешьте, говорю, отводите животы. -- Выпили они, поели, черед-чередом, говорю я им, зачем приехал. Как устроился, рассказал. Они ничего мне на это, посидели, посидели, потом мать -- толк отца в бок: -- Пойдем-ка, говорит, я тебе словечко скажу.
Пошли они в другую залу, пошептались там, приходят: -- Мы, говорит, отпустить тебя согласны, только ты дай нам сейчас за это четвертной билет. -- Где ж, говорю, я вам такие деньги возьму? -- Начали мы торговаться. Торговались, торговались и сошлись на том, что я должен был поить их три дня, то есть чего они захотят, за то платить. Опричь этого они ни на что не соглашались.
Ну, спросили они сейчас себе еще водки, по пирогу заказали, потом пива, напились как стельки и все требуют еще.
Я уж тут не без греха: шепнул половому, чтобы он не все, что требуют-то, ставил, а подавал что похуже да подешевле. Налакались они до того, что заснули тут за столом; сволок я их на фатеру, выспались они -- опять в трактир. И так три дня они пьянствовали беспробудно. На четвертый день пошли мы расписку писать -- опять незакрутка: в участке нельзя, у нотариуса очень дорого, -- пришлось в волостное правление отправиться; по нашей дороге, верстах в четырех от заставы, есть Сесвятское село; ну, тут волость, -- туда и прибыли мы; пришли, да не
в урочный день -- гражданский праздник какой-то, опять пришлось взятку давать. Ну, написали это расписку -- все как следует, отдали мне ее на руки, вышел я с своими стариками из конторы, они меня это опять: