Человек этот был Кирилл Агеевич, как его звали в селе — бывший танкист. Еще прошлой осенью, когда в этих местах шли бои, его подобрали раненого, выходили. Больше о бывшем солдате ничего не знали.
Ходил Кирилл Агеевич по хатам, помогал людям по хозяйству. За это его кормили. Он сильно хромал, отрастил бородку и длинные усы, не в меру сутулился, но люди все же догадывались, что не так он стар, как с виду кажется. Частенько беседовал он с молодыми парнями и девушками, крепил в них веру в непременную победу Красной Армии, а когда молодежь решилась начать действовать, Кирилл Агеевич стал обучать ее владеть оружием, пользоваться взрывчаткой.
Теперь же, когда в ожидании казни заложников все жители села испытывали великое горе, Кирилл Агеевич будто невзначай вечерком заглянул к Бугримовичам. Он догадывался, что покушался на коменданта Гриша, но пришел к нему не для того, чтобы убедиться в правильности своей догадки.
Долго сидели они вдвоем на заднем дворе у копны сена, потягивая цигарку за цигаркой. Оба искали и не находили ответа на вопрос: что делать? Как спасти ни в чем неповинных людей? Будто потеряв надежду, что-либо придумать, Кирилл Агеевич стал рассказывать Грише об одном случае, запомнившемся ему еще с детства.
— Было это, значит, в наших краях, — начал он, как всегда издалека. — Речка там протекает. Не сказать, чтоб дюже глубокая, ан студеная даже в жаркое лето. А в прибрежной местности аисты водились. На лето из теплых стран прилетали.
— Как-то парочка одна на крыше нашей хаты гнездо свила. Кавалер, значит, с возлюбленной. В один день, ан, глядит батя мой, аистиха барахтается на земле. Взлететь не может. Поймал он птицу, бедняжка крыло надломила. Что ж делать? Взяли ее в хату. Примочки делали, мазали чем-то, потом перевязали крыло. Аистиха помаленьку привыкать стала к нам, но как, бывало, почует, что друг ее кружит, так и заладит стонать. А уж он-то, как часовой над хатой! Ей-ей! Ну как быть? Стали мы выносить ему подружку. Так он враз спустится к ней, походит рядышком, полелеет… А она лететь-то ни-ни. Трагедия! Тут, гляди, и осень стучится. Птицы все — гира! А ее дружок все маячит, все поджидает подружку. Видал? По утрам холодать стало. Мы уж и не знали, что делать. Решил, значит, батя поймать и дружка, чтоб вместе они зимовали у нас.
— Поймали? — спросил Гриша.
— Ну да! Как холодок чуть прикрутил, глядим мы с батей — аиста нема. День, другой — все нема. Ходу дал. И так, знаешь, всю зиму. А подружка его тоскует, бедная, сил нет на нее глядеть. Крыло уже зажило, размахивает им так, будто ничего и не стряслось! Весной, как птицы стали возвращаться, батя выпустил аистиху на волю. Походила она, помахала крыльями и взлетела. Ожила! Батя мой аж слезу пустил. Ага, Гришка… Впечатлительный был он человек. Страсть!