Крики и вопли повстанцев, словно шум накатывающихся волн, то усиливались, то затихали, отвлекая и сбивая меня с мыслей. «Так что? В башню?! Ну! Решай!».
Я так и не успел на что-то решиться, как дверь барака затряслась от ударов сразу нескольких топоров.
«Никогда бы не подумал, что стук топоров станет отсчетом последних минут моей жизни, – мысль была такой отстраненной, такой спокойной, что я понял: готов к схватке! Огонь ярости вспыхнул и погас, но перед этим выжег и обратил в пепел все мои сомнения и волнения, оставив только холодную отрешенность и готовность убить любого, кто станет у меня на пути!
Куски тяжелых досок звонко откалывались под сильными ударами. Появилась первая щель, сквозь которую можно было видеть мелькавший огонь пылающих факелов. За ней вторая, третья… Новый удар и изрубленная доска раскололась пополам. Под острыми лезвиями дерево крошилось и трещало. Еще удар… Пальцы до боли сжали рукоять меча, а взгляд прикипел к куску доски, который сейчас должен отлететь.
«Все! Сейчас… – не успел я додумать мысль, как наступила тишина. Нет, не всеобщая тишина, так как из-за двери продолжали нестись крики людей, раздавался треск горящего дерева, звон металла.
«Почему перестали рубить дверь?! Дьявол! Неужели… они собрались сжечь нас?!».
Эта мысль прямо толкнула меня к двери, несмотря на еле слышное предостережение Джеффри. Приник к щели. Вначале я ничего не мог увидеть, кроме метавшихся теней, огней факелов и тусклых отблесков на оружии. Только когда глаза приноровились к бессмысленному, на первый взгляд, мельтешению фигур и огней, я понял, что беспорядочная толпа повстанцев подается в стороны, очищая центр замкового двора. Но почему?! Как вдруг лязг доспехов и звон оружия, смешались с криками боли и стонами умирающих. Схватка. Но с кем?! Неужели… Мою догадку подтвердил крик – девиз:
– Монтиньяк!!
Я еще только осознал, что происходит, как крестьяне, загораживающие мне обзор, вдруг подались в сторону, я смог увидеть скользящие блики от огня на рыцарских латах и мечах. «Наш шанс!».
Отодвинув засов, я распахнул дверь и выбежал во двор. Несколько близко стоящих к нашему бараку крестьян услышав шум, обернулись, но это было последнее, что они сделали в своей жизни. Толпа не сразу поняла что происходит, и начала разбегаться в разные стороны, только когда на камнях двора распростерлось четыре неподвижных тела. Еще несколько мертвецов валялись несколько левее меня – там поработал меч Джеффри. Наш напор, как и наше появление, оказались настолько неожиданными и стремительными, что повстанцы в какой-то оторопи стали отступать, даже не пытаясь оказывать нам сопротивление. Их растерянность выросла еще больше, когда в воздухе засвистели английские стрелы. Растерявшиеся крестьяне еще отступали, усеивая телами двор, как воздух наполнился свистом. На таком расстоянии боевая стрела легко прошивала за раз по нескольку тел. Хрипы умирающих и стоны раненых наполнили воздух, но крестьян скопилось в замке слишком много и в своем единении они черпали силу и мужество. Опомнившись, они бросились на нас словно звери – босые, завернутые в драные лохмотья, худые и заросшие; их свирепые, озверевшие лица и ввалившиеся глаза выражали такую лютую ненависть, что я чувствовал ее на физическом уровне, каждой клеточкой своей кожи. Теперь пришла наша пора отступать. Единственной преградой между нами были клинки. Крестьяне бросались на нас, словно одержимые. Не имея нормального оружия, они пытались бить нас палками, достать топорами или ножами, а то и ткнуть самодельным копьем. Их отчаянному исступлению мы противопоставили дикую ярость. Не знаю, как долго могло продолжаться наше противостояние, как вдруг атакующие нас крестьяне резко ослабили напор, после чего толпа стала дробиться. Одни отступили, а другие и вовсе заметались в панике по двору. Догадаться в чем дело было нетрудно по лязгу оружия и доспехов, а главное, по громовому крику, раздавшемуся недалеко от нас.