— А наша-то, наша! Лицо какое сделала, когда её крестили – ну, чисто ангел.
Одно слово – артистка!
И всё рухнуло. Я-то, дура, чуть было не поверила, что всё взаправду – а даже взрослые, оказывается, не принимали это всерьёз и только притворялись. И подумали, что и я притворяюсь тоже! Мрачнее тучи я вернулась домой, злобно поковыряла ложкой ужин и, заметив, что сестра вытаращила из-под ворота крестик и разглядывает его, размахнулась и засветила ей этой же ложкой в лоб. Она немедленно заорала, мы бурно поссорились, пожаловались друг на друга родителям, помирились и успокоились. Но облегчения мне это не принесло. Всё оказалось обманом. Так я и думала.
А вечером я сидела одна в детской и смотрела в окно. Из чёрной пустоты безостановочно и беззвучно падал снег, деревья молчали и светились в темноте нежной пушистой белизной, и где-то в дальнем дворе смеялись люди и басом лаяла собака. И ещё кто-то был там, наверху, в этой сказочной, сияющей темноте – только я никак не могла разглядеть, кто.
В детскую заглянула мама.
— Ты что тут без света сидишь и бормочешь? Играешь так? Сама с собой разговариваешь?
— Да, - сказала я. – Сама с собой.
Разговор, подслушанный в поезде
О женском
Девочка лет пяти, прислонившись головой к маминому плечу, задумчиво декламирует:
— Но я другому отдана и буду Векому верна... Мам, а Векий - это кто?
— Не Векому, а "век ему". Значит, буду верна ему навсегда. До самой смерти. Понятно?
— (Неуверенно) Поня-атно... А кому - верна?
— Ну, как кому? Сказано же - "ему". Значит, ему.
— (Удоволетворённо). А-а! Теперь понятно.
Видимо, вопрос всё же не до конца исчерпан. Потому что минуты через три она начинает снова:
— Но я другому отдана... Мам! А я когда-нибудь буду отдана?
— Кому?
— Ну, как кому? ЕМУ!
— А-а. Ну, да. Когда-нибудь будешь. Если захочешь, конечно.
— И буду век-ему-верна?
— Да уж постарайся.
— А он что мне за это делать будет?
— Ну, что... Он тоже верен будет. Будет тебя любить, защищать. Подарки дарить. Оберегать от всяких неприятностей.
— (Разочарованно): А-а-а. Ну, нет, это он не будет.
— Почему же, интересно?
— Так... Я ж его знаю.
Ель
Когда-то на Новый год мне подарили книжку про Эгле, королеву ужей.
Я читала её вечером под ёлкой, при свете жёлтых и розовых ёлочных фонариков. Помню, как огоньки от этих фонариков лежали на страницах и светились, как стёклышки калейдоскопа. А ещё помню восторг и страх, увеличивающиеся всё больше по мере приближения к финалу. Сказка была – страшная. Я поняла это с самого начала, как только в рукав сорочки Эгле заполз вроде бы такой безобидный уж. И отказался выползать, пока она не даст обещание выйти за него замуж. Что такого страшного, спрашивается? Так ведь многие сказки начинаются.