— Какие пикты? – возмутилась моя подруга. – При чём тут пикты? Это кельтская музыка, её сейчас все слушают. Эту кассету я, правда, сама ещё не слышала. Говорят, что романтично до судороги в ноге, все толкинисты от этого балдеют… и не только толкинисты.
— Ага, - осторожно сказала я, не зная, что ещё сказать. – Ну, ладно. Ставь.
Небо сияло острой мартовской синевой, пахло дымом, подтаявшими лужами и подгоревшей кулебякой. На карнизе бормотали и дрались мокрые встрёпанные голуби. Кельты нестройно и жизнерадостно пели хриплыми противными голосами о том, как им всё осточертело, и как вот-вот они соберут свои нехитрые манатки и подадутся в Калифорнию. И там им будет хорошо, потому что в Калифорнии всем хорошо. Душа моя тихо расставалась с телом и воспаряла ввысь в немом восхищении, по пути цепляясь за голые берёзовые ветки и тихо ругаясь по-английски. Я представляла себе расписную ладью с расшитыми алым шёлком парусами, на боку которой было написано «Сент-Джон», а на палубе вповалку лежали кельты в здоровенных кепках и драных пиджаках, курили дешёвые сигареты, и дым от них свивался над водой в причудливый плетёный орнамент. Кельты плыли в Калифорнию и по дороге пели про свою нелёгкую кельтскую долю: папаша помер в голодный год, любимая девушка сбежала с приказчиком из мясной лавки, а денег нет и земли маловато, да и сколько можно копать на ней эту чёртову картошку? – и жизнь такая поганая, что впору украсть где-нибудь ружьё и податься в партизаны, но умные люди советуют этого не делать, а лучше податься куда-нибудь в Америку или ещё какой-нибудь Тирнаног, где нет ни гнилых болот, ни картошки, где на поле чудес растут деревья с золотыми гинеями вместо листьев, и никто не стареет и не умирает. И они пели, и плясали, и плакали, и хохотали до упаду, и в конце концов, конечно, потонули, потому что любой корабль, на котором плывут кельты, обязательно тонет, не дойдя до гавани. Я слушала, обнявшись со стаканом остывшего глинтвейна и затаив дыхание; с верхнего балкона летела вниз капель, и солнце сияло в подтаявших ледяных разводах на мостовой.
— Нет, - задумчиво сказала моя подруга. – Это что-то не то.
— Ты ничего не понимаешь, - сказала ей я, усилием воли возвращая душу на место. – Это как раз и есть самое то. Теперь я только такое и буду слушать.
Подруга молча отобрала у меня глинтвейн и ушла в комнату. Святой Патрик подмигнул мне из берёзовых ветвей, и я поняла, что теперь он от меня не отстанет.
Мир полон чудес, притом самых разнообразных.
Он полон восхитительных старых бутылок, шуршащих обёрток с остатками головокружительных запахов и обломков куриных косточек, которые почему-то нельзя подбирать с земли и есть. Впрочем, «нельзя» - это очевидная условность, которой можно пренебречь, если вовремя улучить момент.