С утра нам не разрешили вылет, опасаясь, как бы мы случайно не зацепились за аэростаты, плотным кольцом окружавшие ночью столицу. На рассвете я снова был на КП, рядом с Чирсковым, который принимал возвращающиеся с задания самолеты. Вернулись все, кроме одного экипажа. С трудом верилось, что лишь вчера мы встречались с этими ребятами, радовались встрече… И снова резанула по сердцу давнишняя боль об экипаже Феди Локтионова — о нем мы до сих пор не знали ничего нового.
Наконец, после долгого отсутствия мы вернулись на родной аэродром. С первого же взгляда было заметно, что произошли здесь перемены: самолеты расставлены как-то по-другому, видны следы бомбежек. Много засыпанных воронок, даже не знаем, в какую сторону зарулить нам самолет, а вокруг никого нет, как сквозь землю все провалились. Наконец, подъехали к нам дежурные мотористы и на тракторе потащили корабль в самый дальний угол стоянки для маскировки. Потом прибежали маленький механик Шутко, техник Гирев, ярцевский весельчак Вася Быков и другие. Никто не скупился на радостные тумаки, мы переходили из одних дружеских объятий в другие. Даже молчаливый техник Гирев во всю разговорился, первым выложил нам все новости: все экипажи живы-здоровы, Федя Локтионов благополучно вернулся домой, что весь летный состав полка находится сейчас в деревне Березайке, по шоссе в сторону Вышнего Волочка, сюда же приезжают только к вечеру, а то в последнее время на аэродром зачастили немецкие стервятники. А технический и наземный составы экипажей живут в землянках, около стоянки своих самолетов, что у нас теперь надежная охрана, целый полк истребителей, и командир полка у них, как и у нас, тоже Родионов. Я слушал Гирева и удивлялся, каким он стал разговорчивым, а самому не терпелось поскорей прочитать заждавшиеся меня письма — начальник штаба вручил их мне целый ворох. В основном это были первомайские поздравления и телеграммы — от бывших однополчан, от земляков из Чувашии, была и желанная весточка от зенитчицы Гали Лебедевой. Галя желала мне боевых успехов, просила не попадать больше под огонь зенитчиков и особенно девушек, писала, что очень соскучилась по родному Ленинграду. После этих строк я уже с особым, непередаваемым чувством читал письмо от брата Егора, в прошлом председателя моего родного Малоямашского колхоза «Большевик», теперь же — защитника героического города на Неве. Он подробно рассказывал, как наши бойцы после очередной немецкой бомбежки по пояс в ледяной воде восстанавливали переправу через Ладожское озеро, как по «дорогое жизни» переправляли в город-герой боеприпасы, продукты, медикаменты. Многих своих товарищей не досчитались они потом у себя в полку… Писал Егор и о том, как доблестно держат ленинградцы оборону, с каким мужеством, спокойствием продолжают они жить и работать в городе, отрезанном фашистами от всей страны, — и мне хотелось снять шапку перед этим небывалым в истории подвигом человеческого духа.