Ну, теперь можно и уходить, как можно скорей из опасной зоны. До предела увеличиваю скорость, иду со снижением. Самолет дрожит от напряжения, как будто застыл на месте или просто нам время кажется вечностью? Но вот один за другим гаснут прожекторы, отчаявшиеся нас поймать, затихают зенитки. И только зарево от пожара все еще стелется за самолетом. Кажется, что оно охватило пол земного шара.
В самые напряженнейшие минуты никто из нас не проронил ни слова, — до разговоров ли. А теперь ребята сразу ожили, заговорили, посыпались шутки. Евгений Иванович, довольный, выглянул из своей рубки, кричит мне:
— Как, красивые «игрушечки» сбросили немцам?
— «Игрушки» что надо, — в тон ему отвечаю я, — и фейерверк тоже вроде неплохой получился.
Пересекли линию фронта. Погода хорошая, самолет идет спокойно, монотонное гудение моторов невольно убаюкивает усталых, издергавшихся за ночь людей.
Мысли у всех — дома, на аэродроме, хотя до него еще лететь и лететь, и кто знает, сколько раз изменится до посадки обстановка. И потому то и дело стряхиваешь с себя расслабляющую лень, зорче вглядываешься вдаль. И лишь теперь я чувствую, что под коленом левой ноги у меня стало липко, возникла боль. «Ничего, до посадки дотянем, осталось теперь недолго, и царапина, небось, пустяковая», — успокаиваю сам себя. А у ребят уже совсем «домашнее» настроение: Сырица беспечно слушает музыку, борттехник Карев то и дело шныряет зачем-то из кабины в кабину. Потом он обращается ко мне:
— Надо левый крайний мотор выключить, текут соты радиатора, весь запас воды израсходовали. А то сожжем мотор.
— Чего ж раньше молчал?
— Не хотели беспокоить, думали, дотянем до аэродрома.
— А Киселев где? Что-то не видно его в кабине.
— Он в плоскости лежит, устраняет повреждение у левого мотора.
Ну что ж, можно и выключить, долетим как-нибудь и на трех моторах, благо погода позволяет. И добрались-таки! На аэродроме нас поджидал трактор-тягач, чтобы быстренько затащить корабль в лес, к хорошо замаскированной стоянке. Но как он взял на буксир нашу «Голубую двойку», я не видел. Едва выключив моторы, потерял сознание и очнулся уже в санчасти. Но все не верилось, что я на земле и лежу на кровати..
Вскоре пришли ребята из экипажа и рассказали, что на самолете насчитали более полсотни пробоин. Недаром я слышал тогда сильный треск под левым крылом: насквозь была пробита консольная часть крыла, в лепешку помята верхняя часть радиатора левого мотора. Каждый мысленно все еще переживал только что закончившийся в общем-то удачно полет.
А через три дня получили от командующего телеграмму. «После вашего бомбометания горючее уничтожено, склад горел два дня. Тем самым сорван план дальнейшего наступления немцев в районе станции Гихвин. Нашими войсками захвачено более шестидесяти танков без горючего. Экипажу выносится благодарность, все представлены к правительственным наградам».