Утром 5 июля мы поднялись по боевой тревоге: через аэродром на большой высоте прошел немецкий самолет, очевидно, разведчик. Что-то часто начали летать над нами. Надо быть наготове, того и жди — над головой появятся непрошенные гости. В этот раз вроде сошло благополучно. Время уже приближалось к обеду. И вдруг снова тревога: в небе показались два «юнкерса». Люди на аэродроме бросились в щели и укрытия. Впереди меня бежал один капитан, летчик скоростного бомбардировщика. Услышав вой падающей бомбы, я лег на землю, а капитан, подавая рукой кому-то знаки и что-то крича, побежал дальше. И тут же недалеко от нас взорвалась бомба. Меня засыпало землей, лежу не шелохнувшись. Потом раздалось еще несколько взрывов и все стихло. Повернув голову, посмотрел вверх, самолеты уже скрылись. На другом конце аэродрома горел один наш корабль. Встал, отряхнулся и метрах в сорока увидел лежащее на земле тело капитана. Оно было все в крови. На груди погибшего алел забрызганный кровью орден Красного Знамени. Других жертв не оказалось. Самолет сгорел. К счастью, приготовленные к подвеске бомбы находились от него на порядочном расстоянии.
Разве мог я тогда подумать, что судьбе, вернее случаю, будет угодно сделать так, чтобы жена этого капитана именно от меня узнала подробности гибели мужа? Ведь я его и видел-то только один раз, в последние минуты жизни. Даже лица его не запомнил. Память сохранила лишь фамилию, которую я вычитал в извлеченном из нагрудного кармана гимнастерки партийном билете — Хрусталев.
Через два года, когда я учился на курсах усовершенствования командного состава ВВС, мне как-то поручили выступить с беседой перед сотрудниками санатория, где долечивались тяжело раненые бойцы и командиры. Слушателей собралось много: больные, сестры, няни, весь свободный от работы персонал. Говоря о том, как трудно приходилось нам в первые месяцы войны, как безнаказанно творила свое черное дело вражеская авиация, я вспомнил и рассказал про гибель капитана Хрусталева. И… вдруг в зале раздался душераздирающий женский голос: «Вася, родной мой, Вася! Это он, муж мой, Вася!» Слова захлебнулись в горьком безутешном рыдании. На другой день я встретился с ней, Евдокией Степановной Хрусталевой, женой военного летчика. Она эвакуировалась с маленьким сыном в начале войны. Когда немцы разбомбили эшелон, потеряла ребенка. Убитая горем, вместе со знакомыми доехала сюда. И здесь получила извещение о смерти мужа. Мне было больно и неприятно, что я невольно растревожил незажившую, кровоточащую рану ее души.