Командир эскадрильи майор Родионов решил послать туда меня, как «уже имеющего опыт» летать на таком необычном самолете. В штурманы мне дали стажера Бакулина, только-только начинающего свою летную биографию. Что же, решение правильное: опытные штурманы нужны здесь, на фронте. И вот я с экипажем Драпиковского (сам он временно остался за командира «Голубой двойки») вылетел на ремонт.
Добрались туда благополучно — маршрут знакомый, не раз приходилось бывать в этом районе, да и вести самолет днем куда легче, чем ночью. А тут всех нас чуть не арестовали — как, мол, посмели лететь на самолете, который держится в воздухе на одном честном слове?.. Забрали у нас все документы и дали команду не заправлять машину бензином до выяснения всех обстоятельств такого рискованного полета. Мы в это время тоже не теряли времени даром — облазили с борттехником Дорофеевым весь городок, но ничего утешительного для себя не узнали. Здесь, судя по всему, тоже ничего не выйдет с ремонтом. Решили перебраться куда-нибудь поближе к Москве, там все-таки есть мастерские, да в случае чего и с самой столицей оттуда легче связаться. Но, когда я заикнулся об этом, никто в гарнизоне даже слушать не захотел нас, все ссылались один на другого: кому охота на свой страх и риск выпускать в воздух неисправный самолет? Наконец, после упорных «боев» с диспетчером, после бесчисленных звонков по разным концам нам все-таки дали разрешение на вылет. Против ожидания, на аэродроме в Москве, когда я заходил на посадку, никто даже не обратил на нас внимания: решили, видно, что какой-нибудь летчик-испытатель обкатывает новый самолет. Зато когда сели, заставили зарулить наш самолет в самый дальний угол аэродрома. Конечно, было немного обидно, ну да, в конце концов, главное для нас — отремонтировать скорее корабль. С утра решили с борттехником добраться до полигона — еще в воздухе мы высмотрели там какой-то явно негодный ТБ-3, служащий мишенью. Облазили по весенней распутице весь лес, вымокли с ног до головы и, наконец, добрались до самолета. Нда-а, о ремонте и восстановлении его штурманской кабины нечего было и думать, машина поломана донельзя, вся изрешечена пулями и снарядами. Домой мы вернулись только к вечеру — усталые, мокрые, все в грязи и злые на весь белый свет: впустую потеряли целый драгоценный день.
Утром на электричке выехали в Главный штаб управления. В бюро пропусков застали уйму народу, у всех, конечно, срочные дела, в общем, нам нечего было и мечтать попасть сегодня на прием. Но, видно, кто-то из нас родился под счастливой звездой: когда мы, потеряв уже всякую надежду, начали строить планы на завтрашний день, я случайно натолкнулся на одного знакомого инженера, полковника Воробьева, с которым как-то вместе были в доме отдыха. Пробыл я в этом доме отдыха всего несколько дней (попал туда из госпиталя, когда отморозил ноги), но мы успели тогда сдружиться, не раз вместе рыбачили. Воробьев был веселым, жизнерадостным, а главное, умным и душевным человеком. И теперь я сходу выложил ему все наши беды. Воробьев прямо тут же оформил нам документы. Словом, повезло нам очень здорово. Я глазам своим не верил — как это он так быстро сумел помочь мне. А он улыбается: