— Это да, — покивал сидевший рядом Василий, рабочий с паровозостроительного, носивший богатую фамилию Демидов. — Посмотреть тут у нас есть чего. Эвон парк какой отгрохали. И новый закладывают. Потому Князь велел делать так, чтобысь в городе парки и дома шли в ентом… как яго там?.. шахтном порядке. Ну, попеременно.
— В шахматном, — поправил репортер. — Игра такая есть, — пояснил он, — шахматы. Там игровая доска расчерчена на шестьдесят четыре квадрата — тридцать два черных и столько же белых. Попеременно. Вот Князь и предложил сделать из городов такую же доску, в которой черные квадраты будут домами, больницами, театрами, заводами, а белые — парками, озерами, прудами и так далее.
— Ну дык, за это и выпить не грех! — подытожил Василий.
После того как все накатили по маленькой, Афиноген пододвинул столичному гостю блюдо, принесенное из дома:
— Вот, угощайся, курочка копченая. Мой сват делает. У него подворье недалеко от города. Ох и аро-ма-атная… У нас все его куры едят да нахваливают.
— Куркуль он, — мрачно буркнул сидевший напротив незнакомый рабочий, похоже, относившийся к людям, которые после принятия «на грудь» вместо повышения настроения и некоторой расслабленности, наоборот, становятся угрюмыми и злыми.
— Эт как это — куркуль? Эт с чего это куркуль? — вскинулся Афиноген.
— А с того это, что всем известно, что твой сват тех курей, что в городе продает, не сам выращивает, а с других подворий скупает, а потом на своей коптильне коптит.
— И чегось?
— А тогось, что не своим торгует — значит, куркуль!
— Ах ты!.. — Афиноген запнулся от возмущения. — Да чтоб ты видел! Знаешь, как они всею семьею от зари до зари пашуть? А мозоли его видел? Вот — гвоздем не пробьешь! И врешь ты все, что он токмо чужим торгует! У них самих квочек под сотню будет.
— Угу, под сотню… то-то и оно: курей — сотня, гусей — сотня, коров — два десятка, лошадей — дюжина, а ноне еще и антанабилю грузовую прикупил. Как есть куркуль! Да и вообще, все они, эти хозяева подворий, как есть куркули! Тьфу! — И угрюмый отвернулся.
— Дык… эта ж… эта ж… он жа ж своими руками! Оне жа ж от зари до зари! И сам, и сынки яго, и женка!.. — бросился в словесный бой за свата разгорячившийся Афиноген.
А репортер, с интересом прислушивавшийся к перепалке, наклонился к Афанасию и тихо спросил:
— Чего это они?
— А-а, — тот махнул рукой, — ты это, портёр, внимания не обращай. У нас частенько так лаются. Мы ж все почитай из крестьян, и когда сюда приехали, у всех выбор был — в работные люди податься или рискнуть на себя долговое ярмо надеть, но зато, коль получится, вековую крестьянскую мечту о богатом хозяйстве попытаться воплотить. Кое-кто рискнул и ныне эвон — хозяин подворья. А ентот, — Афанасий указал подбородком на угрюмого, лающегося с Афиногеном, — видать спужалси и теперь себя все время поедом ест, глядючи, как другие его мечту в жизнь воплотили. Ну от того и злой.