Везде, где Ялка проходила, в деревнях, на постоялых дворах, в трактирах, у колодцев и на мельницах спрашивала она про рыжего травника.
Говорили разное. Одни плевались и крестились, кто-то пожимал плечами, кто-то — вспоминал, как видел травника, когда тот излечил кого-то где-то. Кто-то отводил глаза. А в одном трактире, где селяне из окрестных деревень гуляли праздник, оброненные девчушкой робкие слова вопроса спровоцировали долгий спор с последующим мордобоем и, как водится, последующим же примирением.
— Ха! — заявил ей как-то в кабаке подвыпивший крестьянин в драном кожухе, чадя огромной трубкой и всё время сплёвывая себе под ноги. — А как же, девка, знаем, слыхивали! Лис, он, значится, и есть такой. Лукавый, значит.
Собутыльники вмешались, сперва спокойно, а потом — расходясь всё сильней и сильней, ругались, спорили до хрипоты, махали руками друг у друга перед носом и крутили кукиши, расплёскивая пиво. Ялка сидела между ними, не жива и не мертва, сжимаясь в комок и стараясь быть незаметнее.
А спор становился всё жарче. Лис? Ого-го, а как же, все слыхали! Ходит рыжий, пользует людей, а как же, кто не слышал-то? Случается, встречают его и в лесах, и в городах. Он-то себя особо не кажет, человеком прикидывается, а как глянешь на него исподтишка, так у его и морда лисья, и повадки тоже лисьи, волос рыжий, как у лиса, и вообще он как лиса. Да только сразу-то не распознаешь. Лукавый? Нечистый? Да бог его знает! Нас не касается, ин ладно. Ходит себе, кого-то лечит, кого-то — калечит, в леченье душу вложит, да в драке дух вышибет. Потому и зовут ещё так: Жёглый, Рудый, Райник-лис... А зачем он тебе, девка, а, идёшь ты пляшешь? Всё одно найти не сможешь, сколько б ни искала, потому как, бают люди, будто бы он будущее чует наперёд, и всякую опасность распознать сумеет для себя, будь то, скажем там, силок или капкан, и в землю видит — в глубину на два аршина, и охотников за десять вёрст учует. Ага, такой уж он, такой, ага — в огне не тонет, в воде не горит! Хох, стал быть, подымем кружки за него!
«Ага, — встревал другой, — ещё чего придумал — за всякую нечисть пить! Вот я те щас как подыму!»
«А чё?»
«Да ничё!»
«Да я!..»
«Да ты?..»
«Да я тебе...»
«Ну что „ты мне“, ну что? Ага?»
Пошла потеха...
Ялка слушала и замирала, сердцем чувствуя: и то, и всё-таки — не то. Не так. Легенды, деревенские байки всё коверкали, лукавили, переиначивали, как бог на душу положит: где-то — прямо, кое-где — наоборот, навыворот, а иногда и вовсе — наизнанку.
Ногами кверху.
Похоже было, что за травника порою принимали всех, кому не лень. Окончания спора Ялка не стала дожидаться, и когда стали биться первые кружки, тихонько выскользнула прочь.