Как надо, в общем, истолковывал.
Надо было что-то делать, но Ялка никак не могла решить что, и потому сидела в оцепенении. Страх не ушёл, но ползал где-то рядом, изредка касаясь Ялки ледяными кольцами чешуйчатых мурашек. Дотронуться до Михеля оказалось выше её сил. Минуты уходили, но Ялка ничего не могла с собой поделать. Вечер наступал стремительно, за маленьким окном сарая основательно стемнело. Невозможно было различить, жив Михель или нет. Лежал, во всяком случае, он совершенно неподвижно. Ялка не могла унять дрожь, сердце билось бешено и быстро, грудь ходила ходуном. В одной рубашке, босиком, она не чувствовала холода, наоборот — лицо её горело, рубашка на спине намокла от пота.
«Я не хочу, чтобы он умер!»
Эта внезапная мысль пронзила её, как молния, и заставила испуганно вздрогнуть. Ялка быстро огляделась, на четвереньках подползла к Михелю и попыталась его перевернуть. Податливое неживое тело завалилось на спину. Ялка неумело приложилась головой к его груди, выслушивая сердце, но в ушах стучало так, что было не понять, бьётся оно или нет. На мгновение она задумалась, не высечь ли огонь, но с сожалением рассталась с это мыслью — это заняло бы слишком много времени, да и потом сарай мог загореться. Ялка нервно закусила губу, нащупала торчащую из тела рукоять ножа, и не сдержала вздоха облегчения — клинок вошёл неглубоко — едва ли на четыре пальца и куда-то в подреберье. Она слегка сдавила рану. Кровь текла, а не хлестала. Во всяком случае, был шанс, что парень выживет.
Первым делом следовало остановить кровотечение. Она уселась поудобнее и задрала на Михеле рубаху, при этом непрерывно вздрагивая и от смущения отводя глаза — штаны на парне были спущены до самых башмаков. Нижняя юбка на ней заскорузла от крови, а на животе присохла к телу. Морщась, Ялка торопливо сбросила её, оторвала от юбки два волана и трясущимися пальцами разорвала их на узкие полоски. Передавила рану пальцами, собралась с духом и рванула ножик на себя. Нож вышел удивительно легко; она чуть не упала, тут же поднялась, отбросила его и стала торопливо бинтовать как можно туже, прокладывая трут.
Михель всё ещё не шевелился. Ялка кончила накладывать повязку, нагнулась и опять прислушалась, пытаясь уловить сердцебиение. Однако было тихо. Ялка вздрогнула, схватила парня за руку, нагнулась над его лицом и, замерев, нащупала губами губы. Дыханье было сбивчивым и еле уловимым, кожа стала влажной и холодной. Беловолосый умирал, теперь сомнений в этом не осталось. То ли крови вытекло уж слишком много, то ли всё-таки злосчастный нож задел внутри чего-то важное; так или иначе, а только парню оставалось жить часы, а может быть, минуты. Ялка вдруг с какой-то пугающей ясностью осознала это, и на плечи снова навалился страх. «Это я, я виновата, — сумбурно и назойливо вертелось в голове. — Я же сама с ним пошла... Зачем? Зачем?! уходить, надо уходить отсюда... Боже всемогущий, Пресвятая богоматерь, спасите меня и помилуйте! Они повесят меня на фонаре или посадят в мешок и утопят в канале, если узнают... Нет, нет, бежать, скорей бежать!».