Не спеша, собрав карты в опрятную колоду, отец посмотрел на него.
— Мне жаль, Генри, — сказал он.
Жаль о чем? О том, что жара на улице? О том, что они живут в арендуемой квартире? О его беспробудной тишине? Его отец говорил настолько редко, что Генри взвесил все, что он сказал.
— Ни о чем не жалей, Па.
— Ты — хороший мальчик, — сказал отец. Генри показалось, что он хочет сказать что-то еще. Он смочил губы языком и набрал воздух, но затем не произнес ни звука и продолжил перетасовывать карты. Не дождавшись момента, когда тот снова заговорит, Генри вышел на веранду.
Как и следовало ожидать, мать должна была вернуться поздно. Она снова работала в сверхурочное время. Генри выглянул на опустевшую улицу. Он вспомнил Френчтаун и то, как после ужина Лео Картиер имел обыкновение звать его наружу: «Генри, ну ты выходишь?»
«Я не позволю себе одиночества», — тихо клялся он сам себе.
Мать пришла домой, принеся с собой двадцать три фунта гнева. В этот день не только не было чаевых, но и кто-то из клиентов ушел, не заплатив за ужин — двое молодых парней в костюмах. Менеджер, мистер О’Уэнс, высчитал это из ее жалования. «Я уважаю Вас, Эгги», — сказал он. — «Но не могу такое поощрять. Иначе обязательно кто-нибудь будет стараться пообедать за наш счет». Все это Генри слышал, когда она обращалась к отцу. Тот ей не отвечал.
На кухне загремели кастрюли и тарелки, и тишина была нарушена. Генри сбежал вниз по лестнице. Он больше не мог находиться в этом полном тоски доме.
---------
— Посмотри на этого старика. Он неизвестно перед кем снимает шляпу, — сказал мистер Хирстон, стоя у окна. — Похоже, он идиот.
Генри поставил в угол метлу и стал рядом с ним.
— Это — мистер Левин, — сказал он.
С удивлением на лице мистер Хирстон спросил:
— И кто же этот мистер Левин? — вопрос звучал бесцеремонно. — Я знаю евреев, у которых такая фамилия — кто он? — он нахмурился в отчаянии, словно рассердился на Генри, за то, что тот водил знакомство с евреем.
— Он живет в сумасшедшем доме, но он не сумасшедший, — ответил Генри. — Во время войны он был в концентрационном лагере. Его деревня была разрушена нацистами. Вся его семья погибла: жена и дети, все его родственники, и это — рефлекс, — Генри использовал слова Джорджа Грэхема. — Надзиратели в лагере заставляли его помногу раз снимать перед ними шляпу, и били его, если он этого не делал, и теперь он делает это всегда, — объяснение Генри не было точным. — Он — славный старик.
— Да, посмотри на них, на этих евреев, даже на славных стариков.
«Как же он всех ненавидит?» — удивился Генри.