— Привет, Лина, — говорит Дрю и машет мне рукой.
Я беззвучно открываю и закрываю рот. Возникает неловкая пауза. Потом Дрю вдруг резким движением предлагает мне свой стакан:
— Виски?
— Виски? — пискливо переспрашиваю я.
Я пробовала алкоголь всего несколько раз — на Рождество тетя наливает мне четверть стакана вина. А еще однажды мы с Ханой у нее дома стащили ежевичный ликер из бара ее родителей, я тогда пила, пока потолок не начал кружиться у меня над головой. Хана все время хохотала или хихикала, а мне не понравилось — не понравился ни сладкий насыщенный вкус, ни то, как мысли разбегались в разные стороны, как туман от солнца. Потеря самоконтроля — вот что это было, я ненавижу, когда такое происходит.
Дрю пожимает плечами.
— Это все, что у них есть. Водка на таких вечеринках всегда заканчивается первой.
«На таких вечеринках» — это как «обычное дело» или «такое случается».
— Нет. — Я отвожу от себя руку со стаканом. — Оставь себе.
Дрю, очевидно, меня неправильно понимает и снисходительно отмахивается.
— Все нормально, я себе еще принесу.
После этого он улыбается Хане и ныряет в толпу. Мне нравится его улыбка, то, как он кривит левый уголок рта. Но, как только я ловлю себя на том, что думаю о его улыбке, меня охватывает паника — всю жизнь люди шепчутся у меня за спиной, всю жизнь меня считают неблагонадежной.
Самоконтроль. Главное — себя контролировать.
— Я должна идти.
Получилось — это прогресс.
— Уже? — Хана поднимает брови и морщит лоб. — Ты шла в такую даль…
— Я приехала на велосипеде.
— Какая разница! Ты ехала в такую даль, чтобы сразу уйти?
Хана тянется ко мне, но я, чтобы избежать контакта, быстро скрещиваю руки на груди. Мой жест задевает Хану, и я, чтобы ее не обидеть, делаю вид, будто мне зябко. Это же моя лучшая подруга, я знаю ее со второго класса, она делилась со мной печеньем за ланчем, а однажды врезала Джилиан Даусон, когда та сказала, что моя семья заразная.
— Я устала, — говорю я. — И мне не следует здесь быть.
Мне хочется добавить: «И тебе тоже», но я сдерживаюсь.
— Ты слышала музыку? Правда ребята здорово играют?
Хана слишком уж благодушная, абсолютно не та, которую я знаю. Я чувствую острую боль под ребрами. Хана старается быть вежливой. Она ведет себя так, как будто мы не знаем друг друга. И ей тоже неловко.
— Я… я не слушала.
Почему-то мне не хочется, чтобы Хана знала, что да, я слушала и да, я думаю, что ребята играли здорово и даже лучше, чем здорово. Это личное, я стесняюсь в этом признаться, мне даже стыдно за себя. И, несмотря на то что я проделала весь этот путь от Портленда до «Роаринг брук», нарушила комендантский час и все остальное только ради того, чтобы извиниться перед Ханой, у меня снова, как утром, возникает чувство, будто я ее не знаю, а она совсем не знает меня.