Раич из-под седых от пыли бровей окинул перекипавшую в зное и всю в движении горячую степь, усмехнулся горько.
— Жить хотят.
Казанцев тоже взмахнул будто обсыпанными мукой бровями. Мокрое красное лицо собралось у глаз морщинами.
— Да. Оставаться тоже муторно. В Старобельске бабка всю ночь не давала уснуть, расспрашивала, как же ей теперь быть. Детишки маленькие, так те хоть не понимают…
Раич слушал, улыбаясь и поглядывая на кусты за дорогой. Хорошо бы там, на непрогретой в тени земле, вытянуться всем млеющим телом. Лицо от мух пилоткой накрыть. Земля будет гудеть и качаться под тобою от множества ног на дороге. А если и людей убрать с дороги — тишина и совсем хорошо.
— С Андреем, братом вашим, мы друзья. Сколько же мы с ним переговорили, помечтали. — Глаза Раича стали старчески мудрыми и усталыми. Улыбнулся стеснительно добро, будто домой просился. — Девушка у него расчудесная, Ольга Горелова, дочка инженера МТС. Я все завидовал ему… Сено с вашим отцом складывал, ел борщ вашей матери. Все ждали в гости вашу жену и дочку.
Казанцев шевельнул онемевшим от автоматного ремня плечом, размытое потом лицо смягчила улыбка.
— А ведь мы мимо домов проходить будем, лейтенант. — Казанцев даже шаг замедлил и кинул исподлобья выжидательный взгляд на Раича. — Но при таком кураже, хоть и близко — не удастся заскочить. А надо бы. Что полевая почта. Я вот уже третью меняю, — развел руками. — Четыре месяца в окружении, бои в Донбассе, переформировка, снова бои. Вот тебе и год… Твои что пишут? Как там?
— Думаю, уехали. Дон близко. — Раич снял пилотку, потер красный след от нее на лбу и как-то по-особому долго и тщательно протирал околыш пилотки от грязи внутри.
Несколько десятков шагов прошли молча, загребая ссохшимися сапогами пыль.
Степь прочертили тени «юнкерсов». Казанцев выхватил ручной пулемет у проходившего мимо солдата, раскинул ему сошки на плечи, хлестанул по небу длинной очередью. «Юнкерсы» стали бомбить где-то впереди, и солдат, открыв зажатые ладонями уши, снова вскинул пулемет на плечо.
— Эй, служивые! — У свежей воронки сбоку дороги стоял дядько с брылем и сырой кленовой палкой в руках.
У ног его лежала корова. Корова доходила. Меж разбитых копыт дымились выпущенные из живота внутренности. По синему сычугу ползали большие зеленые мухи. Скребнув в затылке, дядько достал из-за голенища рыжих сапог нож, перерезал корове горло, открыл кровь.
— Ты чего же с нею теперь делать будешь? — спросили помогавшие солдаты.
— А что? — Дядько одел брыль, рукой с ножом в кулаке снял пот с бурого лица. — Так миром и съедим. Режьте себе на жарево.