— Значит, так, — сказал Эксфорд, вытирая руки о полу халата. — Глубокая миастения. Но чтобы окончательно убедиться в этом, мы сделаем электромиограмму.
— Что это такое?
— Исследование проводимости нервов. В вашем случае она покажет классическую картину распада.
— Где мы сможем, это сделать? — Ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы поставленный диагноз был либо опровергнут, либо подтвержден окончательно.
— Да где угодно. Хотя оборудование в моем кабинете обладает наибольшей питательной силой.
Ответ британца озадачил сенатора Мак-Криди.
— Я вас не понимаю.
— Плата, которую я с вас взимаю, — объяснил Эксфорд с улыбкой, — поможет мне обеспечить себе приличное пропитание.
Мак-Криди бежал из кабинета Эксфорда в твердом убеждении, что этот человек сумасшедший. Но мнение других врачей и тщательные обследования показали, что британец был прав. У сенатора Джеймса Мак-Криди оказался особенно тяжелый случай миастении. Это, как он узнал позже, было неизлечимое нервно-мышечное заболевание, вызываемое недостатком ацетилхолина — вещества, которое передает информацию от нервных клеток к мышечным волокнам в местах их контакта.
Из соображений лояльности он вернулся к Эксфорду для дальнейшего лечения. И, как он смог в этом убедиться еще раз, такие якобы благородные побуждения всегда приводят к отрицательным результатам. Эксфорд проявлял к своим больным не больше заботы и человеческой теплоты, чем чугунная тумба. Он, по-видимому, нисколько не заботился о том, как прописанные им лекарства действуют на пациентов — не вызывают ли они судороги или бессонницу. Важно только одно — насколько они улучшают показатели этой чертовой машины, рисующей ломаные электромиограммы.
Так Мак-Криди вступил на этот страдный путь и прошел его сполна. Ему удалили вилочковую железу, его пичкали такими лекарствами, как неостигмин и местинон, а затем и кортизон. Он узнал, что такое плазмаферез. Однако и эти меры не дали никаких результатов. Его болезнь медленно, но неуклонно прогрессировала, независимо от того, что предпринимал Эксфорд или кто бы то ни было еще.
Но сенатор не смирился с болезнью и по сей день. Он боролся с ней с самого начала и будет продолжать эту борьбу. Миастения грозила разрушить его жизненные планы и карьерные амбиции, выходившие далеко за рамки сената. Но этого не случится. Он, так или иначе, найдет путь — преодолевая препятствия, обходя их или пробиваясь сквозь них — к излечению.
В этих целях уже много лет назад он предпринял расследование в отношении личности Чарльза Эксфорда: Он узнал, что тот родился в рабочей семье в Лондоне. Его родные погибли, дом был разрушен во время массированной бомбардировки гитлеровской авиацией района Паддингтона. Он отлично учился и закончил медицинскую школу в Англии одним из первых. Все, кто знал его во время неврологической практики здесь, в Манхэттене, сходились во мнении о том, что это блестящий врач, но также находили, что он крайне острый и колючий человек и иметь с ним дело малоприятно. Он подавал бесконечное количество заявок на исследовательские гранты и заявлений о принятии в научные институты — все они были отклонены. Тогда он, скрепя сердце, занялся частной практикой, которая только лишь не давала ему умереть с голоду. Будучи блестящим ученым в области медицины, он был полнейшим кретином в искусстве общения с людьми.