- Катя, у тебя есть бумага и карандаш?
- Зачем тебе?
- Просто, мне скучно. Хочешь, я тебя нарисую?
- А ты умеешь?
- Конечно.
Хорошим художником, я не был, но рисовал вполне прилично.
- Хорошо, я сейчас посмотрю.
Она вернулась с карандашом и листочком бумаги.
- Ты садись на стул, посиди немного, хорошо?
- Ладно.
Катя присела рядом на табуретке. Положив листочек на книжку, я начал малевать.
- Не двигайся пока.
- Мне уже надоело. Ты скоро?
- Еще немножко. Подожди, я сейчас.
Прошла еще минута…
- Все, можешь смотреть.
- Это я?
- Ты. А что не похоже?
- Не знаю. Ничего, у тебя получается! Ты где так научился?
- Я сам.
- Подожди, – она показала рисунок доктору. – Григорий Яковлевич, посмотрите как меня нарисовали!
Я конечно старался.
- Хм? Похоже. И кто тебя так рисовал?
- Ганс.
- Ганс? Это он так умеет?
- Ну, да.
- Надо же, неплохо получается, – сказал доктор.
Прослушав сводки за 17-е мая, я понял, что снова ничего существенного не произошло. Это меня скорее настораживало, чем ободряло. Слишком тихо, так долго не могло длиться, если что-то скоро произойдет, то это будет кошмар! Побоище будет жестоким, не на жизнь, а на смерть. Впрочем, меня это не касается, вряд ли я больше возьму в руки оружие. Отправят меня в лагерь, дадут кирку с лопатой, покормят баландой, война рано или поздно закончится, скорее не в пользу Германии, если от тифа или еще какой-нибудь заразы не сдохну, вернусь домой. Так я, по крайней мере думал. Хотя, если б я знал, индюк тоже думал!
- Опять ничего существенного не произошло, все одно и тоже, - сказала Катя. - Когда уже дадут вам как следует?!
- Ты у меня это спрашиваешь?! Я откуда знаю?
- Подожди, получите еще.
- Спасибо, - ответил я, - мне уже досталось, так что мало не показалось. Впрочем, мне уже все равно, что будет. Хоть разнесите весь наш вермахт, скажу, что так им и надо! Надоело все…
По радио снова передали песню.
- Ганс, а на каком языке ты сейчас думаешь? - спросила Катя.
- На русском. Черт, тьфу! Скоро немецкий уже забуду!
Девчонка захохотала.
- Совсем обрусеешь.
Я и сам заметил, что все больше отвыкал от немецкого языка, так как мне не приходилось на нем общаться, да и говорить на нем было не с кем, если все вокруг говорили только на русском. Повсюду была только русская речь! В конце концов, у меня даже акцент стал исчезать. Хотя, мы часто разговаривали с Катей, и я даже иногда обучал ее немецкому языку, она то и дело спрашивала, как по-немецки то, а как это.
- Как по-немецки «спасибо»?
- Данке шон!
- А как «здравствуйте»?