— И как ты считаешь, каков смысл этих посланий?
— Я долго над ними размышлял. Первый логический вывод, насколько вообще можно говорить о логике в столь абсурдном деле, — послания мотивируют смертный приговор. Поскольку первые две цитаты, предназначенные для Руссоса и Карагеоргиса, идентичны, мы должны прийти к заключению, что они повинны в одном и том же преступлении, однако о сути его я не могу догадаться. Второе послание связано с более явным контекстом…
Тут музыкальный автомат, до того момента безмолвствовавший, внезапно заиграл, и Мишель вздрогнул.
— Норман, — сказал он, — эта песня, ты помнишь эту песню?
Норман озадаченно покачал головой.
— Клаудио обычно напевал эту мелодию, когда я познакомился с вами в Парге, в ту пору он иногда играл ее на флейте…
Он резко встал и побежал к музыкальному автомату, заглянул в лицо человеку, поставившему песню: темное лицо, очень черные глаза, густые усы — вероятно, ливанец или киприот, их было много в Афинах. Мишель снова сел за столик, испуганный, ошеломленный.
Норман взглянул ему в глаза:
— Мишель… Мишель… Песня Клаудио — итальянская народная баллада. Как она могла попасть в музыкальный аппарат… у тебя галлюцинации…
Мишель опустил голову и какое-то время молчал, внезапно охваченный отчаянием и горькими воспоминаниями. Когда он снова поднял глаза на собеседника, они блестели.
— Я… я не могу придумать ничего другого, как только…
— Продолжай, — сказал Норман, — ты должен быть мужественным.
— Вероятно, над Элени надругались так же, как над Мелиссой… Так же осквернили ее безжизненное тело… о Боже, Боже мой!..
Он поднес руку ко лбу, чтобы скрыть слезы, которые уже не мог сдерживать. Норман тоже казался смущенным и потрясенным.
— Думаю, ты близок к правде: Влассоса ранили стрелой в пах. Полагаю, намеренно.
— Если то, что я думаю, правда, ты понимаешь, что они оба пережили? И если Клаудио жив, то он отравлен ненавистью и жаждой мести, он стал машиной для убийства… Это больше не человек, Норман, это больше не человек… Вспомни, ведь он страдал и по моей вине…
Норман протянул к нему свой стакан с бренди:
— Выпей, это покрепче будет. Выпей, говорю тебе. — Он положил ему руку на плечо. — У каждого человека на свете есть свой порог сопротивляемости, а ты был мальчиком, ты в тот момент оказался не готов и не способен вынести пытку, — быть может, Клаудио на твоем месте тоже сдался бы, и я тоже. Это не стыдно, Мишель, это не стыдно. Послушай, сейчас мы должны попытаться каким-то образом установить с ним контакт, если он жив. Поговорить с ним, вывести его из того одинокого безумия, в каком ему, должно быть, пришлось жить до сегодняшнего дня, помешать совершить другие преступления… рассказать о том, что произошло, помочь ему понять, что он сделал… Мы должны его найти. Караманлис убежден — на Влассоса еще раз будет совершено покушение, после чего настанет очередь его самого, Караманлиса.