Клаудио застыл, парализованный ужасом: Влассос возбудился, избивая девушку, теперь казавшуюся бездыханной, возможно, потерявшую сознание… Он расстегнул брюки, демонстрируя волосатый пах, задрал юбку Элени, разорвал трусики, а потом залез на нее, весь мокрый от пота, тяжело дыша и хрюкая.
Клаудио показалось, будто он лопается, раскалывается, как глыба льда, если по ней ударить молотом.
— Нам нечего сказать! — прохрипел он. — Нечего сказать! Остановите его, ради Бога, остановите его! Остановите его!
Он яростно выкрутился, молниеносно вырвав руку, и ударил кулаком полицейского, пытавшегося его остановить, разбив тому лицо. Тот упал, мыча, зажимая руками сломанный нос и рассеченную челюсть. Клаудио бросился на дверь, словно таран, и, в свою очередь, разбился бы о створку, если бы другие два агента не кинулись на него, нанося удары по телу и лицу с дикой яростью, снова обездвиживая его и заставляя упасть на пол. Один из них уперся ему коленом в грудь и держал руками за шею.
Караманлис, белый как полотно, велел поставить его на ноги и снова заставить смотреть, но человек, стоявший у него за спиной, вмешался:
— Остановите это животное, Караманлис. Ради Бога, остановите его, вы что, не видите, что она умерла? Господи, она мертва, чертов ублюдок! Остановите его, или, Богом клянусь, вы за это дорого заплатите.
Тело Элени вздрагивало, безвольное, словно туловище тряпичной куклы. Глаза закатились, видны были белки.
Караманлис позвал своего человека — бесполезно. Потребовалось вмешательство других агентов, чтобы снять Влассоса с трупа Элени.
Человек, стоявший в тени, не сдержался и подошел к Караманлису:
— Идиот, теперь вам придется убить и юношу, после того что он видел, — отличная работа… идиот… идиот несчастный, а ведь он гражданин союзнической страны… проклятый кретин.
Клаудио почти лишился чувств, лицо его потемнело, видел только левый глаз. Он коротко и быстро моргал, будто автоматически, но при каждом движении века в памяти отпечатывались лица: капитан Караманлис, агенты Руссос и Карагеоргис, человек с английским акцентом, на мгновение освещенный флуоресцентной лампой, висевшей на потолке… и Влассос. Он не видел, как тот выходил из камеры, но, теряя сознание, ощутил тошнотворный запах секреции.
Час спустя, проходя мимо двери камеры, куда заключили Клаудио, Караманлис остановился, изумленный: изнутри доносился странный звук, похожий на пение, но слов невозможно было различить — нежная и скорбная мелодия, постепенно становившаяся все более громкой и звучной, тревожная и отчаянная рапсодия. Офицеру стало не по себе от этого нелепого пения, звучавшего для него как нестерпимый вызов. Он начал колотить кулаком в дверь, истерично крича: