Норман заперся в своей маленькой квартирке в Кифиссии, собрал кое-какие пожитки в рюкзак, подсчитал оставшиеся финансы и понял — их, конечно же, недостаточно для покупки билета на самолет и даже на поезд.
Он решил ехать автостопом, лишь бы не просить денег у отца.
Сон его был беспокойным, полным тревожных видений: то машина, начиненная тротилом, разлеталась на тысячи истекающих кровью кусков, то он устроил засаду Караманлису и убил его, выстрелив ему в спину несколько десятков раз. Он видел, как безжизненное тело капитана подпрыгивает при каждом выстреле, видел его лицо, превратившееся в кровавое месиво, раздробленную грудную клетку, всегда безупречную форму, испачканную кровью и грязью. Несколько раз он просыпался в холодном поту.
Когда наконец настало утро, Норман вышел из дома, оставив ключи и конверт с оплатой за последний месяц под дверью консьержа. Было темно, улицы все еще оставались пустынными и безмолвными. Он добрался до маленького бара, только что открывшегося, и сел за столик, собираясь выпить чашечку кофе и съесть два бублика с семенами фенхеля. Они всегда были такими вкусными, свежими и хрустящими, сразу из печи. Он столько раз лакомился ими вместе с друзьями, вот за этим самым столиком. Больше никого не осталось, не считая Мишеля, но искать его теперь не имело смысла. Мишель прячется где-то во Франции, снедаемый угрызениями совести и стыдом, — что толку своим присутствием требовать с него отчета за то, что он не смог выстоять, что он оказался недостаточно сильным? Мишель тоже имеет право забыть. Кто знает, быть может, однажды им хватит смелости где-нибудь случайно встретиться, и тогда они сделают вид, будто ничего не произошло. Они вспомнят старое доброе время, момент их знакомства в Эпире, вечера в таверне, учебу, девушек…
Он вышел на улицу — в холодном блеске вырисовывались на фоне пепельного неба очертания горы Гимет, — надел на плечи рюкзак и отправился на север. Его подобрал грузовик, перевозивший стадо овец на пастбище в Фессалии. Норман залез в шаткую кабину и устроился на сиденье, обхватив ногами рюкзак. Блеяние овец, болтовня водителя, шум старого, задыхающегося мотора и расшатанных досок не нарушали глубокого молчания, царившего в его душе, скорбь его застывшего в оцепенении взгляда.
Он миновал Фессалию и Македонию, пересек границу в Эвзони и проехал Югославию в болгарском грузовике, перевозившем мясо в Италию. В Австрии и Германии он ночевал в дешевых мотелях и на станциях техобслуживания. За три дня и три ночи добравшись до берегов Ла-Манша, он наконец оказался в Дувре, белом от снега.