— Почему это? — недоуменно улыбнулся Горелов.
— А потому, что внимание к человеку у него — первая заповедь. И как только руки до всего доходят у полковника? Увидел, что на аэродром туман садится, и разрешение перейти в пониженную готовность у высшего начальства выпросил. Пойду обрадую ребят.
Вскоре все четверо уже сидели у разгоравшейся железной печурки, слушали, как за окнами свистит ветер и сечет по земле косой дождь. Горышин старым, заржавленным кортиком тесал лучинки от сухого березового полена и, не торопясь, подбрасывал их в огонь, любуясь его причудливыми отсветами. Проигрыватель быстро всем надоел, и летчики коротали время в беседе. Алеша под безобидные смешки товарищей только что рассказал, как пытался с письмом в руке атаковать гагаринский кортеж, как потом разорвал письмо на мелкие клочки.
— Ну и правильно сделал, — хмуро сказал обычно неразговорчивый летчик Семушкин. Уютно поджав под себя ноги, он примостился около печки прямо на полу.
— Почему так считаешь? — запальчиво возразил ему Горышин. — Разве Горелов не имел права обратиться с такой просьбой к Гагарину?
— Иметь-то имел, — хмыкнул Семушкин, — да толку чуть. Сейчас охотников до космоса знаешь сколько? У нас, когда я был на Курилах, звеном старший лейтенант Уздечкин командовал. Странный, заумный. Так он еще задолго до полета Гагарина и Титова, как только Стрелку и Белку в контейнерах подняли, не кому-нибудь, а самому президенту Академии наук письмо сочинил. Дескать, так, мол, и так, во имя отечества, партии, народа и науки готов отдать всю свою энергию, опыт и молодую жизнь и прошу поэтому записать меня первым кандидатом для полета в космическое пространство. Патриотическое желание у меня огромное, и к тому же жена в последнее время настолько мою молодую жизнь заела, что готов полететь на любую планету, лишь бы от нее, окаянной, избавиться.
— Ну ты и заливаешь сегодня, молчун! — одобрительно засмеялся командир первой пары старший лейтенант Иванов, тридцатилетний лысеющий сибиряк, смуглый, с мелкими, как кедровые таежные орешки, зубами. — Сам придумал?
— Да нет, товарищ старший лейтенант, подлинный это факт, клянусь.
— И чем же кончилось все?
— Да как чем? Люди в Академии наук эрудированные, деликатные. К черту они нашего Уздечкина не послали. Получил старший лейтенант бумагу со штампом, и в той бумаге очень вежливо ему отписали, что, мол, дорогой товарищ Уздечкин, академик Несмеянов просил передать, что он высоко оценил ваш патриотический порыв, но в настоящее время нет возможности удовлетворить вашу просьбу. Так я остался он на Курилах, жене на съедение...