Морозным январским утром на одной из самых далеких подмосковных станций остановился поезд. Из него вышел только один человек. Раздался гудок, и состав проплыл мимо платформы. Пассажир огляделся. Под навесом жались воробьи. Окно кассы задубело от наледи.
Жизнь, могло бы показаться, совсем замерла здесь от тридцатиградусного мороза, если бы не дымилась напротив, над дощатым, более высоким, чем станционная постройка, домом, кирпичная труба.
Не отыскивая взглядом случайных пешеходов, у которых можно было уточнить дорогу, приезжий уверенно, словно много раз бывал на этом разъезде, спустился с перрона и по тропинке вышел к широкой асфальтированной дороге. Здесь он тоже не колебался, а сразу повернул налево.
Небо над лесом было ярко-синим и чистым. Нигде не мело. Ровная лента уходила в сторону от железнодорожного полотна. По обеим сторонам от нее стояли рослые сосны. Чуть подальше, отступая от них в чащобу, виднелись древние дубы. Березки меж ними холодно отсвечивали молочными, с подпалинкой стволами. Сойди с дороги — и тотчас продавишь наст, увязнешь по самую грудь в снег. Путник вздрогнул от неожиданного треска, гулко прокатившегося по лесу. С веток на землю посыпалась пороша. И на человека, на его военную шинель, упали мелкие снежинки. И снова белое безмолвие сковало десятки километров окрест.
Широкая полоса дороги была прямой до самого поворота. А дальше плотная стена леса. Что за поворотом — не видать.
«Глухомань-то какая! — подумал путник.— Совсем как у нас на Волге». Но обманчивая была эта тишина. Не успел он мысленно произнести слово «глухомань», как из-за поворота вывернул навстречу грузовик-снегоочиститель с широким щитом впереди капота. А еще минуты через две сзади раздались настойчивые предупреждающие сигналы. Военный, шагавший по самой середине дороги, поспешно свернул к кювету. С ним поравнялся армейский «газик». Скрипнули тормоза, и распахнулась дверца. Солдат-водитель высунулся из машины.
— Садитесь, товарищ старший лейтенант. До самой проходной домчу.
Путник отрицательно покачал головой.
— Спасибо. Больно хорошо лесом идти. Вот если от чемодана меня освободили бы...
— Так ставьте чемодан.
За поворотом дорога была такой же прямой и где-то в километре отсюда совсем обрывалась, упираясь в чащу. Путник разглядел зеленый забор и небольшую каменную пристройку. Он пошел быстрее. Шаги по-прежнему звонко отдавались в лесной тишине. От холода ноги начали стыть, нос и щеки приходилось то и дело растирать, но старший лейтенант не раскаивался, что отказался от попутной машины.