А когда толпа экскурсантов подошла к центру мемориала, где на пьедестале возвышалось изваяние немощного, убитого горем старика, державшего на руках мертвого мальчика, то все, словно окаменев, затаили дыхание и слушали объяснение экскурсовода. Эльвира стояла справа от Валерия, он видел, как вздрагивали ее плечи, как она глотала слезы.
Вечером, уже в гостинице, за ужином Юрий Ротанов несколько раз пытался подшутить над Эльвирой, над ее впечатлительностью и слабыми нервами. Он даже рискнул на неуместное остроумие, о котором позже наверняка пожалел. Видя осунувшееся лицо Эльвиры, которая безутешно сидела за столом с потухшим взглядом, он кинул ей через стол:
— Эля, спустись на землю!..
— Отстань!.. — только и могла сказать Эльвира, которая после Хатыни чувствовала себя совершенно разбитой.
— Ты когда-нибудь слышала, что раньше в России в деревнях были старушки плакальщицы. Своим ремеслом они владели мастерски. Их специально нанимали для оплакивания покойника и, говорят, платили за это немалые деньги… Старушки так жалобно и артистически вопили!.. И при этом причитали. — Юрий хотел сказать что-то еще, но его резко оборвал Валерий:
— Заткнись!.. Я очень жалею, что мы взяли тебя с собой. Да и, пожалуй, вся группа так думает. Тебе нужно ехать не в Хатынь и не в Брест, а с утра до вечера пастись у московских "Березок". Там ты вписываешься органически.
Такого оскорбления со стороны Валерия, которого он считал за парня спокойного и выдержанного, Юрий Ротанов никак не ожидал. Его щеки вспыхнули алым румянцем, он встал и, окинув взглядом стол, сдержанно проговорил:
— Нам, очевидно, придется объясниться. И не позже, как сегодня вечером.
— На чем: на шпагах или пистолетах? — резко вырвалось у Валерия, и вся группа, в душе сразу же занявшая сторону Валерия, дружно захохотала.
Уже в дверях Юрий повернулся и как вызов бросил всему столу:
— Смеется тот, кто смеется последний!.. — Остановив взгляд на Бонапарте, который намазывал горчицу на толстый кусок черного хлеба, он тихо сказал: — Аполлинарий Каллистратович, считайте меня выбывшим из группы… — Посмотрел на часы и процедил сквозь зубы: — В девятнадцать тридцать сегодняшнего числа.
Бонапарт, припадая на левую ногу, выскочил из-за стола, но ему преградил дорогу Валерий. Лицо его было бледно, глаза сузились.
— Аполлинарий Каллистратович, прошу вас, не делайте этого! Не унижайтесь!.. Он обидел не только Эльвиру, он обидел всех нас. Я видел: и на ваших глазах были слезы, когда мы в Хатыни стояли перед стариком с мальчиком на руках. Ведь вы плакали?.. Скажите — плакали? — Голос Валерия дрожал. — Он оскорбил не только всех нас, но и тех, кто остался лежать на пожарищах в Хатыни!.. — Видя, что Аполлинарий Каллистратович что-то хочет сказать и все порывается к выходу, Валерий обратился сразу ко всей группе, сидевшей за столами: — Ребята, я прав или не прав?