Все основные вопросы, встающие в связи с этим, не разрешаются одним-единственным примером, да и сам такой пример требует тщательного исследования и разработки. Однако некоторые естественные выводы здесь напрашиваются сами собой. Если мы рассмотрим ситуацию ближе, я думаю, мы получим те же самые выводы, только они станут звучнее и четче. Мы убедимся и в том, что они подкрепляются широким рядом соображений, выходящих далеко за пределы военной интервенции и включающих международные финансовые приготовления, торговые договоры, контроль за технологиями и материальными и человеческими ресурсами и целый ряд других средств, благодаря которым сила становится концентрированной и организованной и прилагается к институциональным системам подавления и контроля.
Таков род вопросов, которые должны составлять ближайшую подноготную нашего рассмотрения так называемых «не самых важных мест», с точки зрения элит, а также нашего стремления понять, что и почему здесь произошло, и самое главное — почему мировые державы делают тот выбор, который они делают, и что с этим их выбором делать нам.
«Новый гуманизм» обрел наиболее отчетливое выражение в доктрине Клинтона, вкратце изложенной советником по национальной безопасности Энтони Лейком, ведущим интеллектуалом администрации США: «На протяжении холодной войны мы сдерживали глобальные силы, угрожающие рыночным демократиям», — говорит он, а теперь мы можем перейти к «консолидации победоносной демократии и открытых рыночных обществ». Комментаторы средств массовой информации уже признали, что «с окончанием холодной войны … интервенционистская позиция была преодолена», но остается вопрос, на что будут ориентированы дальнейшие меры — на реализм баланса сил в духе Буша или на «неовильсоновскую» точку зрения Клинтона-Лейка, согласно которой Соединенные Штаты пользуются своей монополией силы, чтобы вмешиваться в дела других стран с целью содействия там развитию демократии>21.
Несколько лет клинтоновского «неовильсонизма» убедили обозревателей в том, что американская внешняя политика вступила в «благородную фазу», приобрела «ореол святости», хотя раздаются и более трезвые голоса, предупреждающие о том, что, «позволив идеализму почти безраздельно определять нашу внешнюю политику», мы можем упустить из виду наши собственные интересы, обслуживая чужие. В основном, именно между этими двумя полюсами и протекают сегодня все серьезные дискуссии>22.
Хотя по логике этой доктрины новая эра открылась с падением Берлинской стены в ноябре 1989-го, ее контуры четко определились только спустя десять лет с интервенцией НАТО в Косово, предпринятой для защиты местных албанцев от кошмара этнических чисток. Следовательно, натовские бомбардировки — это определяющий момент в мировых отношениях, это первый случай в истории, когда «ореол святости» политики воссиял так, что его увидели все — «ясно» и «воочию», как возгласили почтенные голоса