Тэтчер и тэтчеризм (Перегудов) - страница 217

.

Тут же новость была объявлена по радио и телевидению, и уже спустя некоторое время появились первые букеты цветов у решеток, отгораживающих вход на Даунинг-стрит. Однако тут же проявились и другие, прямо противоположные чувства. Группа тех, кто только и ждала поражения Тэтчер, устроила неподалеку импровизированное торжество, откуда-то появилось шампанское, распиваемое под радостные возгласы возбужденной публики. То же самое происходило и во многих других местах.

Когда машина премьер-министра выезжала на Уайт-холл, чтобы затем проследовать к Букингемскому дворцу, у ворот собралась толпа людей, часть которых горячо и сочувственно приветствовала ее, а часть, напротив, не стеснялась в выражении своих недружественных чувств. Как утверждают очевидцы, видя все это, Тэтчер не смогла сдержать слез. Во время аудиенции у королевы она сообщила, что как только определится ее преемник, она сложит с себя полномочия премьер-министра.

Тот факт, что решение об отставке М. Тэтчер приняла сама, без явного давления со стороны своих высокопоставленных коллег и заднескамеечников, казалось бы, опровергает тезис о том, что она была "безжалостно свергнута" со своего поста консервативным истеблишментом. И тем не менее тезис этот отнюдь не придуман лишь ради "красного словца" броской до сенсационных заголовков прессы. Всем, кто мало-мальски знаком с манерами поведения англичан, хорошо известно, какое огромное значение, особенно при решении того или иного вопроса в "своем" кругу, имеет для них интонация, полунамек, а нередко и умолчание. Наверное, ни у одной нации диапазон выражения одних и тех же мнений и чувств не является столь широким, как у англичан. Причем степень действенности тона и слов отнюдь не прямо пропорциональна их категоричности. Резкий и даже переходящий границы приличия выпад против политического противника может отскакивать, что называется, как от стенки горох, и в то же время сказанный как бы невзначай полуупрек или недомолвка могут буквально потрясти собеседника, если он почувствует, что за этим стоит нечто такое, что может перевернуть его судьбу. Жесткость и даже жестокость истеблишмента, когда на чаше весов оказываются его общие интересы, проявляются в этой стране обычно без крика и шума, и чаще всего человек уходит из мира большой политики, даже не хлопнув дверью. Скандальные и полускандальные отставки Хезелтайна, Лоусона и Хау - это скорее исключение (за годы правления Тэтчер она отправила в отставку около сотни своих министров). Как известно, не сдерживала себя в этих случаях и Тэтчер, всегда предпочитавшая наступление обороне. Однако положение, в котором она оказалась в те драматические ноябрьские дни 1990 г., требовало и от нее, и от ее ближайших коллег соблюдения особых правил игры и особой осторожности. Окруженные со всех сторон жадной до сенсаций прессой, а также готовой использовать любой промах оппозицией и действуя почти в буквальном смысле этого слова на ярко освещенной сцене перед многомиллионным зрительным залом, они вынуждены были разыгрывать согласие даже там, где его не было. Какие-либо взаимные упреки даже в своем кругу в этих условиях начисто исключались, ибо все участники событий прекрасно отдавали себе отчет, что это тут же обернется против них. Но был и еще один момент, стимулировавший сдержанность, а именно неопределенность ситуации и особенно непредсказуемость поведения самой Тэтчер. Ее сверхкатегоричное заявление в Париже, равно как и особенности ее характера давали все основания полагать, что она может пойти на игру ва-банк и сочтет любого, кто выскажется за ее отставку, предателем.