К этому крутому повороту Хрущева вынудила попытка Молотова, Ворошилова, Маленкова и Кагановича отстранить его от власти, отправить в отставку. (А может быть, и куда-нибудь подальше.)
Попытка не удалась. Но лидеры этой так называемой «антипартийной группы» обладали куда большей харизмой, чем «наш Никита Сергеевич».
Молотов долгие годы был главой правительства (Председателем Совнаркома). Он был единственным человеком (кроме Сталина) в составе тогдашнего Политбюро, о котором принято было говорить, что он «работал с Лениным». Ну, а о Ворошилове и говорить нечего! Его имя было легендой: «Климу Ворошилову письмо я написал...», «Все в порядке. Все в порядке, Ворошилов на лошадке...».)
У Хрущева перед ними было только одно преимущество: репутация смельчака, раскрывшего заговор Берии и открывшего народу — и всему миру — истинную, преступную роль Сталина. Антисталинизм был его мандатом на власть. И он не преминул этим мандатом воспользоваться.
Но вскоре опять начались метания.
Разрешив опубликовать «Один день Ивана Денисовича» Солженицына и «Теркина на том свете» Твардовского, он тут же дал задний ход. Топал ногами на Эрнста Неизвестного. Орал на Аксенова («Что же, ты, значит, мстишь нам? Мстишь за отца?!») и на Вознесенского («Вот тебе паспорт, получай и катись к своим заграничным хозяевам!»).
Так и мотало его из стороны в сторону.
И так же вместе с ним - вслед за ним - из стороны в сторону мотало и Симонова.
* * *
О том, что заставило Симонова уехать в Ташкент, толком ничего не известно.
Почти ничего не известно и о том, как он там жил, чем занимался, каков был его официальный статус.
Разве только — вот это.
► В середине 50-х годов Константин Симонов поселился в Ташкенте.
Одни говорили, что он «попал в опалу», другие утверждали, что его отправили в ссылку...
Это была сенсация.
В старину сенсация такого рода называлась «лев в провинции».
Когда Симонов в первый раз пришел в редакцию журнала «Звезда Востока», где я тогда работал, двери стали хлопать со страшной быстротой.
Редакция разместилась на улице Первомайской, в помещении тамошнего Союза писателей, и все, кто только был в Союзе, по делам или по случайности, заглядывали в редакцию, чтобы посмотреть на Симонова.
Но это не развлекало и не радовало Симонова.
Провинция не любит «разжалованных».
Наверное, на чьих-то лицах он прочел насмешку, а в чьих-то глазах заметил огонек злорадства...
Вскоре собрался пленум Союза писателей.
Симонов сидел в президиуме, положив перед собой руки и сцепив пальцы.
Он был очень неспокоен внутренне, хотя внешне выглядел чрезмерно спокойным